3.
Если давит на горло ошейник,
не скули, что хозяин — мошенник,
не рычи: мол, собачья судьба.
Если морде в наморднике тесно —
значит, ты торговался нечестно,
плутовал, продавая себя.
Притворяясь счастливым и гордым,
никого обвинять не спеши,
если, вырыв заначку свободы,
растревожишь культяпку души.
4.
Приветствую тебя, бездомный пёс!
Нам незачем друг друга опасаться.
Наш главный выбор — «Быть или казаться?» —
мы сделали давненько и всерьёз.
Ну, и куда же нам, свободным, деться
от хамов, независимых на вид?
Нам страшен раб, имеющий владельца,
и гордый тем, что на цепи сидит.
5. Зависть (как неизбежная антитеза всему вышесказанному)
Восторженно и вкусно плакать.
Любить, как пить: взахлёб, до дна.
И жить, и сдохнуть, как собака —
та, что хозяину верна.
...ДОМА. (Часть третья)
Звездопады
1.
И будет вечер на Томи
так тих, как никогда.
Наступит долгожданный миг:
покатится звезда,
и я успею загадать
желание одно,
и буду знать, что никогда
не сбудется оно.
2. Сонет
Пылают звёзды над моей рекой
и над её крутыми берегами,
и кажется: достану их рукой,
махнув, как птица, крыльями-руками.
В немую высь, в их трепетный покой,
где чутких снов не потревожит память,
я возлечу неяркою звездой
и стану там сиять себе веками.
Да будет так!.. Но знаю, знаю тайно:
на берег выйдешь ты, пускай случайно,
и тотчас в небе маленькое пламя
сверкнёт, в крутом падении звеня.
Любимая! Взгляни же на меня:
я падаю. Загадывай желанье!
3.
Там ночь облака заплетает в косу,
там воздух застуженный, ясный.
Я дверь открываю и лампу несу,
и звёзды сконфуженно гаснут.
А я, новым солнцем вломившийся в ночь,
в морозный серебряный хруст,
не в силах, сиятельный, превозмочь
нервозную, смутную грусть.
Ведь лампа в руке моей светит, даря
лишь мне трепетанье огня,
а звёзды, которые всё же горят,
невидимы лишь для меня.
4.
С неба звезда слетела.
Разве для зла?
Мне ладонь не согрела —
обожгла.
Резко тряхнул ладонью
(больно же мне!) —
гостья с небес бездонных
канула в снег.
Что я наделал, Боже мой.
Локти бы грыз.
Я же такого, может быть,
ждал всю жизнь.
Долго в снегу я рылся,
мёрз и мок
там, где на миг всклубился
белый парок.
Может, искал неправильно?
Тихо в ладонь лёг
лишь лёгонький,
весь оплавленный
уголёк...
Роюсь в сугробах прошлого.
Под рукой —
выхладевшее крошево
угольков.
Перебираю бережно.
Нечего мне беречь.
Не удержал — теперь уже
не зажечь.
Заданно или суетно жить —
всегда
чувство непредсказуемо,
как звезда.
5.
Недоступно высока,
в облаках мерцала.
Прозвенела у виска
и в сугроб упала.
Зашипела на снегу,
догорая. В полночь
прошептала: «Не смогу.
Не смогу исполнить...»
Ну а я ещё — сорю
днями. Жизнь большая!
Ну а я ещё горю,
много обещая.
На высоком берегу
1.
Дождём, дождём упасть из дрёмной сини
и всё, что не доделал, наверстать,
предутренним дождём, упругим, сильным
дождём, послушным только ветру, стать,
печаль свою пролить земле на радость,
помочь растеньям почву проколоть,
встречая день, как самый красный праздник,
о лезвия лучей изранить плоть,
слабея и спеша, наполнить реки,
над горизонтом радугу зажечь
и вдруг иссякнуть, стать бессильным, редким,
последней каплей утомлённо лечь,
растечься голубыми ручейками
и видеть: ты к берёзке подойдёшь
и капли с веток соберёшь руками,
и скажешь: «Ах, какой чудесный дождь!»
2.
Река и ночь. Безмолвие и тьма.
Или уснуть — или сойти с ума.
Ни голоса — ни рядом, ни вдали.
И под ногами не видать земли,
и не видать, что берега круты.
Лишь промелькнёт из темноты
волною отражённый свет —
и нет его. И даже Бога нет.
3. Храм
Высокий бор насквозь просвечен.
Босое солнце на траве.
Не сосны — восковые свечи
горят на синем алтаре.
Но я из рощиц голенастых,