— Приходилось.
— И… — бормочет Рон, — как оно?
Омерзительно. Он хрипел, капал на пол слюной, рвал заточенными треугольными ногтями впивавшуюся ему в горло грязную полосу ткани, а я тянул изо всех сил, не чувствуя боли в мышцах. И думал только о том, что мне толком не во что упереться ногой, чтобы давить еще сильнее. Я не знаю, кто из нас был бо́льшим зверем.
И совсем не хочу об этом говорить.
— Страшно, мистер Уизли. Если вам однажды встретится оборотень, то советую бежать от него со всех ног, попутно вызывая на помощь Аврорат.
Готов поклясться, от меня ждали совсем другого ответа. Судя по тому сонному взгляду, которым меня наградили с дальней парты, я сам ждал от себя иного ответа. Это действительно не самое подходящее заявление от мужчины ростом в шесть с лишним футов и со шрамом через всю щеку.
— Но ведь мы проходили оборотней на третьем курсе, и…! — немедленно подключается к разговору главная умница всея факультета. Да уж. Эдак мы до конца урока будем списывать с доски таблицу по классификации защитных заклинаний.
— И что по этому поводу говорил вам профессор Снейп, мисс Грейнджер?
Гермиона удивленно поднимает брови, и я понимаю, что в очередной раз сболтнул — иначе и не скажешь — что-то не то.
— Откуда вы знаете?
А вот теперь действительно приходится делать хорошую мину при плохой игре. Очень плохой.
— О чем, мисс Грейнджер?
Просто отвратительной игре.
— О том, что про оборотней нам рассказывал профессор Снейп, а не профессор Люпин.
Бабочка на галстуке у Лаванды блестит так сильно, что слепит глаза. Совсем не помню, как этот зажим впивался в ладонь. Только потом, разжав руку, я увидел, что острый конец проткнул кожу и вошел почти на пол-дюйма, как толстая хирургическая игла, которой маггловские целители зашивают раны. Почему-то от этого стало легче.
Я сделал всё, что мог. Этого было недостаточно, но последние семнадцать лет я успокаиваю свою совесть тем, что я сделал всё, что было в моих силах.
— Да Снейп небось первым делом рассказал профессору, какие мы тупые, — фыркает Джен, неожиданно приходя мне на помощь. Будем считать, что так и было.
— Вообще-то профессор Снейп выразился совсем иначе…
Она смеется так, словно я не преподаватель, а она не моя студентка. Она прекрасно понимает, что именно должен был наговорить мне Снейп, вздумай я действительно задать ему вопрос о прежних успехах этого курса.
— Простите, профессор, но вы ужасный актер.
Я предпочел бы с этим согласиться. Но будь так, я бы не смог каждый раз смотреть Лаванде в глаза, зная, что каких-то полтора года спустя она будет лежать в крови с разорванным горлом, а я озверею настолько, что задушу ее убийцу ее же грязным галстуком. И буду хранить эту бабочку на длинном цветочном стебельке в глубине набитой фантиками коробки, потому что это всё, что осталось мне от верного друга и просто хорошего человека.
Бабушка всегда говорила, что я излишне сентиментален.
========== Северное сияние ==========
Дверь открывается с лязгом и так неожиданно, что я рефлекторно хватаясь за волшебную палочку, роняя едва зажженную сигарету. Та летит вниз, за влажный от сырости каменный парапет, и сразу же исчезает в темноте. Синистра смотрит в замешательстве — сначала на палочку, а потом на меня — и поворачивается на каблуках, чтобы закрыть дверь.
— Я вас напугала, профессор?
— Нет. Это просто… рефлекс.
Профессиональная аврорская деформация, которую никакими растениями не вытравишь.
— У вас урок?
Если так, то мне лучше бы убраться отсюда побыстрее, чтобы не… Сказать по правде, не вижу в этом ничего предосудительного, поскольку большинство студентов давно уже осведомлено о существовании маггловских сигарет. Более того, большинство студентов осведомлено и о существовании дури, поэтому шутки в стиле «Профессор, а у вас травки не найдется?» я слышал столько раз, что уже даже не раздражаюсь, когда старшекурсники придумывают новую вариацию. Но по статусу нам курение всё равно не положено.
— Нет, просто зашла проверить, — Синистра улыбается, не разжимая губ, и едва заметно качает головой. — Простите. Я привыкла ловить здесь старшекурсников, а не преподавателей, — она кутается в наброшенную на плечи светлую шаль в вялой попытке спастись от постоянно гуляющего на вершине башни ветра и добавляет: — Это было… смело. Ваш разговор перед ужином, я имею в виду.
Не думаю. Не нужно много смелости, чтобы делать то, в чем и заключаются твои прямые обязанности.
— Ничего особенного. Любой бы сделал то же самое.
Синистра качает головой еще раз. В темноте выражения ее глаз толком не разглядишь, и она подходит ближе, будто зная, о чем я думаю.
— Так уж и каждый? Не представляю себе, чтобы тот же Северус мог заявить Амбридж, что ее нельзя подпускать к детям и на пушечный выстрел. И пригрозить ей Азкабаном за использование подобных… заклинаний на студентах. Ради своих слизеринцев — возможно. Но ради Поттера?
Выбор выражений меня, пожалуй, не красит. Как и прямые угрозы, в чей бы адрес они ни были. В свою защиту могу сказать только то, что обычно я более вежлив и меня не так уж просто разозлить всерьез, чтобы я сорвался и начал говорить всё, что только придет в голову. Но у Амбридж это получилось с первого же сказанного ею слова.
— Я уверен, что профессор Снейп куда более доброжелателен, чем пытается показать.
Учитывая, скольким мы обязаны Снейпу в этой проклятой войне, у меня язык не повернется сказать о нем что-то неприятное. И хотя сам Снейп уж очень любит выглядеть в глазах других людей мелочным и попросту мерзким типом, а его манера преподавания до сих пор, бывает, снится мне в кошмарах, я не позволяю себе забыть о том, что он был единственным, кто действительно удерживал Кэрроу в узде весь тот злополучный год.
Это я тогда разбил заклятьем окно в Большом Зале, чтобы позволить ему уйти от МакГонагалл и Ордена Феникса. И это было меньшим, что я мог сделать в благодарность за периодическое спасение от Круциатуса половины Армии Дамблдора.
— Может быть, — соглашается Синистра, не зная, о чем я думаю. Смотрит снизу вверх — вблизи оказывается, что она едва достает мне до плеча, — и ветер бросает ей в лицо пару выпущенных из прически черных прядок. — Но любовные послания от половины старшекурсниц вам, профессор, теперь гарантированы.
Вряд ли. Дались им мои шрамы и седые виски.
— И после этого меня выгонят из дома, — хмыкаю я, испытывая острое желание закурить снова. Пусть никакого дома у меня сейчас толком и нет.
Синистра улыбается, не зная, что в этой шутке слишком много правды.
— Неужели у вас настолько ревнивая жена?
Не хочу откровенничать — хотя ветер и открывающийся с башни вид ночного Запретного Леса почему-то располагают к этому, как никогда прежде, — но что-то нужно ответить. Просто потому, что я не хочу обрывать этот разговор на полуслове. Мне… понравилось, как он начался.
— Ей… непросто со мной. Я слишком много работаю.
Она злится, когда я задерживаюсь в замке допоздна. Обиженно кусает губы, не понимая, почему я не могу взять все эти сочинения с собой, раз они так важны, и просто шагнуть в камин. Проверить домашние работы не в полутемном кабинете, а в гостиной, дизайн которой она продумала до мелочей в надежде свить уютное гнездышко, которого, по ее мнению, у меня никогда не было.
— Я ждала тебя. Опять скажешь, что проверял тесты у младших курсов?
— Я не хотел тащить всё это домой.
— Мне это не мешает.
— Зато мешает мне.
— Неужели? — губы у нее кривятся вновь, и глаза блестят слишком ярко. — Больше похоже, что тебе мешаю я. Не даю, — она почти всхлипывает и обиженно морщит нос, — возиться с чужими детьми.
В последний раз у нее случились преждевременные роды на пятом месяце. Целителям пришлось влить в нее тройную дозу успокоительного, потому что она кричала и выла, как зверь, царапая лицо ногтями и прося вернуть ей ее ребенка. А когда наконец уснула, я просто вышел из Мунго и трансгрессировал в Дырявый Котел. И уже был пьян практически в стельку к тому моменту, когда туда вошла Джен, еле волоча ноги в перемазанных землей сапогах и джинсах. Села на соседний стул за барной стойкой и сказала хриплым каркающим голосом: