Никого мне комплексы не навязывали. Но готов поклясться, что она знает, о чем я сейчас подумал.
— Она моя дочь, Невилл. И я лучше других знаю, как сильно женщинам в моей семье везет с мужчинами. В моем поколении нормальный мужик достался только Джанет, да и та четырнадцать лет гнила со своим… возлюбленным в Азкабане. Стерва, — она почти смеется, хотя в недавнем побеге Пожирателей нет ровным счетом ничего забавного. Мне пришлось потратить несколько часов, чтобы донести до самого себя мысль, что пятнадцатилетний школьник при всем желании не сможет отомстить Лестренджам так, как они того заслуживают. — Та еще удача, не правда ли? И вот смотрю я на тебя и думаю: может, хоть Дженар повезет?
На Ханну ей, конечно же, плевать. И ее трудно за это осудить, хотя я не понимаю, почему она говорит это мне? Неужто все остальные внушают еще меньше доверия?
— Мэм…
— Сам смотри, — вновь каркает она и отпускает мое плечо, чтобы вытащить из кармана пальто золотые песочные часы на длинной цепочке. — Я сводничеством заниматься не буду, мне никогда не нравилась эта чистокровная манера подбирать детям женихов.
И роняет Маховик мне в руку.
— Я могу…? — бестолково спрашиваю я, хотя ответ очевиден.
— Можешь. Только не напутай в очередной раз и не улети еще на двадцать назад. И… дело твое, конечно, но я бы хотела, чтобы ты задержался в этой чудесной школе. Долорес темнит, о чем тебе наверняка известно лучше меня, а мне сейчас некогда с ней разбираться.
Она заполняет бумаги мелким убористым почерком и поднимает голову всего один раз. После того, как я называю придуманное имя.
— Ньюман, — в тот момент это даже кажется мне забавным. — Фрэнсис Альфред Ньюман.
Она замирает, не дописав слово, и медленно поднимает на меня жгуче-зеленые глаза.
— Он… — хриплый голос не дрожит, но паузы говорят сами за себя, — так и не… вернулся?
— Нет. Мэм.
На несколько мгновений в кабинете повисает тяжелая, почти гнетущая тишина. А потом она просит всё тем же ровным хриплым голосом, не давая слабины даже наедине с сыном лучшего друга.
— Ответь мне на один вопрос. Только честно, парень, мне не нужна очередная ложь во благо. Я переживу вторую войну?
— Да, мэм.
Она поднимает бровь — всего на мгновение, словно раздумывает, верить моим словам или нет, но я действительно не лгу — и вновь опускает глаза на пергамент.
— Жаль.
========== Самый темный час ==========
Прыгать через перила винтовой лестницы — это очень глупая идея. Даже если в спину летит с полдюжины Парализующих и прочей дряни. И особенно глупо прыгать с высоты десяти с лишним футов. Потому что я бессовестно заржавел, пока сидел в Хогвартсе на непыльной должности герболога, разгребая теплицы и муштруя Зубастую Герань. Ноги, конечно, не сломал — этого еще не хватало, лидер я Армии Дамблдора или не лидер? — но тряхнуло ощутимо. И, кажется, сломало два ребра. Не от приземления, а от догнавшего перед прыжком и зацепившего левый бок заклятия. С комкающих край рубашки пальцев закапали первые капли крови.
Долорес, будь она неладна. И будь проклят тот день, когда я вздумал разобрать старый хлам на чердаке Дырявого Котла. Хотел сделать жене приятное — не будет же она ворочать эти ящики и коробки со всяким мусором в одиночку, — а на деле вышли такие приключения, что до конца своих дней хватит. Вот теперь — точно хватит!
Жаль только, что я уже не успею сказать Авроре даже простое «спасибо». Если бы не ее Патронус, Амбридж и ее подручные уже линчевали бы меня в собственном кабинете. А теперь придется немного побегать за «ставленником этого предателя Дамблдора». Хотя это было ожидаемо. Само появление Амбридж в школе говорило о том, что за директора взялись всерьез, и рано или поздно она должна была начать действовать. Не из-за самодеятельности студентов, так по любой другой причине. Ей только повод дай, или она сама найдет его.
Одно радует — Гермиона довела до ума золотые галлеоны, а название «Армия Дамблдора» я подкинул самому себе еще на позапрошлом занятии дуэльного кружка, поэтому… смею надеяться, что в девяносто седьмом мы не пропадем. Мне бы еще успеть сказать ему, что не все так просто, как кажется, что его не обманули в очередной раз и что у профессора Ньюмана действительно нет другого выбора, кроме как исчезнуть, словно его и не было, но даже если я сейчас столкнусь с самим собой на выходе из школы, нужно быть редкостным безумцем, чтобы пытаться завязать разговор под свист летящих в спину заклинаний. Зацепят еще. Обязательно зацепят, потому что таким всё равно, кого бить: взрослых мужчин или пятнадцатилетних мальчишек.
Лишние секунд десять форы всё же оказались как нельзя кстати, когда петляющие коридоры остались за спиной, а впереди выросли темные двойные двери и показался край засыпанного снегом школьного двора. Ненавижу убегать по настолько открытому пространству. Шансы получить заклинанием в спину — с моей-то везучестью — увеличиваются до девяноста девяти процентов. Мерлин, где Колин, когда он так нужен? Его дымовые завесы на порядок лучше моих.
Поднимать дымовой заслон мне, впрочем, некогда, обойдемся и снежным. За ночь во дворе намело такие сугробы, что пара заклинаний превращают их в настоящую метель, в которой и дюжину Акромантулов не разглядишь, не то, что меня. У такой завесы только один существенный недостаток.
Очень холодно.
И времени всё равно не хватает. Мне бы остановиться хотя бы на минуту, чтобы вытащить Маховик, настроить его и… Мерлина ради, почему это было настолько ожидаемо?! Неужели теплицы — это единственное место во всей школе, куда меня может занести после уроков?!
— Мистер Лонгботтом, вернитесь в теплицу и заприте дверь! Немедленно!
Куда там! Стоит и смотрит на меня, как… как Невилл на всё неожиданное. И надо полагать, вид у меня тот еще.
— У вас… у вас кровь, профессор!
Да неужели? Нет, как же всё-таки тяжело иногда работать с детьми. Особенно когда тебе в затылок дышат министерские головорезы. Пока что я их не вижу, но думаю, что у меня меньше минуты.
— Слушай меня внимательно! Ты сейчас вернешься в теплицу, запрешь дверь и не выйдешь оттуда, чтобы ты ни увидел и ни услышал!
— Но… — вместо этого он делает шаг вперед, проваливаясь в рыхлый снег, и поднимает руку. Хочет помочь, но не знает, как.
— Никаких «но», Невилл! — правая рука у меня в крови, и проклятый Маховик выскальзывает из пальцев снова и снова, словно пытается спрятаться за воротом рубашки. Нет, так не пойдет. — Послушай… Послушай меня. Мне нужно, чтобы ты ушел отсюда. Ты не должен пострадать.
— Но я…
Не понимаю? Не боюсь? Никому не нужен? Готов поклясться, что в твоем «но я» было всё это сразу. Как же много мне еще нужно сказать, и как мало у меня осталось времени.
С Маховиком в руке эта мысль кажется еще забавнее. Времени никогда не бывает достаточно. И дышать становится всё тяжелее.
— Будет война. Можно сказать, что она уже началась и… И дальше будет только хуже. Но ты справишься. В какой-то момент тебе придется возглавить Армию Дамблдора и…
— Армию Дамблдора?! — переспрашивает он почти фальцетом, и мне хочется выругаться, но удается только со свистом выдохнуть. Не перебивай, мне и так… тяжело. И ох, не нравится мне, как он вцепился в палочку. А та и рада наконец ввязаться в сражение. Подожди, несносная деревяшка, будет тебе бой с темными силами, но не сегодня.
— Ты поймешь, когда… когда придет время, как бы… банально это ни… звучало. А теперь, пожалуйста, уйди… в теплицу.
Потому что через несколько секунд они уже будут в какой-то паре ярдов от нас, а я не уверен, что успею прикрыть нас обоих. Если меня здесь убьют… Да черт бы побрал вас всех, я один вышел против Волдеморта, когда все остальные едва не сдались, думая, что Гарри мертв! Я так просто не умру!