Когда незакрытую на замок дверь распахнули с ноги и та врезалась в стену с диким треском, рыжий тут же вскочил с кровати и грохнулся на пол, пораженными сонными глазами уставившись на Сая, что прислонился плечом к стене.
– Сай? – пораженно произнес он. – Ты что тут... как ты тут... Эй, как мы тут оказались? Мы же в академии были... – А еще наверняка скакали на радужных пони и болтали по телефону. Рыжий, ровно две минуты тебе даю, чтобы собраться, не беси меня с утра пораньше.
Гин обиженно взглянул на друга.
– Знаешь, Сай, тебе бы спать побольше, а то ты злой, когда третьи сутки от меня не отдыхаешь. – Если бы я третьи сутки от тебя не отдыхал, тебя бы уже не существовало, – Сай потер переносицу, взглянул на рыжего, что напялил футболку, кеды, закинул в папку огромное количество работ и поплелся к выходу, даже не приведя порядок голову. К слову, во время сдачи экзаменов это его не волновало совершенно... – Пойдем, мой верный друг. Даже если я умру во время сессии ты придешь и пнешь меня на учебу, буду иметь ввиду.
Рисунок. Художественный факультет.
В аудитории, где проводится консультация по рисунку, светло и шумно.
Здесь собралась целая группа художественного факультета, и все усердно доводили до совершенства собственные работы или увеличивали на всякий случай их количество, чтобы уже завтра на просмотре получить заслуженную оценку. Препод вышел совсем не на долго, а телефон Сая уже разбирали на мелкие кусочки его одногрупники, включая трек за треком в его плейлисте. За столько времени обучения вместе с этим странным черноволосым парнем все буквально подсели на музыку, что слушает он.
Сай особо не паниковал за сохранность своего мобильника. В конце концов на сообщениях стоит пароль, в принципе, как и на любимой соц. сети.
Особенно сейчас Саю было откровенно плевать, что происходит с его телефоном. Он не реагировал даже на простые вопросы, пялясь на столик, на котором стояла очередная постановка. Вроде бы простейшие вещи для второкурсников: шестигранник, пирамида, прозрачная бутылка, шар, куб и драпировка на заднем плане. Вроде бы совершенно спокойно это можно нарисовать, Сай делал это сотни раз.
И вот он снова вытягивает вперед руку с зажатым в кулак карандашом, снова закрывает один глаз, вымеряя размеры одной из фигур, возвращается к мольберту, проводит несколько линий, а после косится на стоящего за соседним мольбертом рыжего.
Тот уже во всю поглощен работой. Как ненормальный, он махает рукой с карандашом, штрихуя фигуры. А Сай переводит взгляд на свою работу, отходит на несколько шагов, снова возвращается к листу ватмана, тоже принимается за штриховку. А за спиной все так же веселятся одногрупники. Всего каких-то двадцать минут, ничего не значащих для художника, Сай опять отступает на несколько шагов, смотрит на свою работу, переводит взгляд на постановку, вновь на работу...
Перетертый ластиком лист, отточенные фигуры, свойственная черноволосому неаккуратность, ведь он так привык к живописи...А после произошло нечто.
– Да мать вашу, я больше не могу! – и Сай чуть ли не прикладывается лбом к деревянному мольберту. – Да как эту хрень вообще нарисовать-то можно! Что значит: “Куроки, не рисуй в глубину!”!? Да что за нахрен, я уже весь ластик стер, это единственная пара, на которой я реально стираю ластик, а не теряю его! Да пошло оно все к черту, я хочу на живопись!..
И Сай, со стуком положив на табурет карандаш, сел на пол на колено и полез в рюкзак за бутылкой воды.
Сложно поверить. Лучший в группе ученик. Лучший в группе ученик не может нормально нарисовать обычный академический рисунок. Причем наипростейший, как для художников-то. И в этой группе все давно к этому привыкли. Если кто-то скажет, что Куроки Саю с легкостью дается совершенно все, то тот просто не был с ним на одной паре по рисунку.
За метаниями друга спокойно наблюдал рыжий.
– Чувак, тебя даже Ками-чи так не выбешивает... – удивленно хмыкает он, а после переводит взгляд на свой рисунок.
Гин очень хорошо понимал друга, что сейчас присел на высокий табурет и недовольно поглядывал на работу, осушая бутылку воды.
– Рыжий, ненавижу тебя. Ты продал душу сатане, – фыркнул Сай, сверля взглядом работу друга.
Идеально построенные фигуры. Идеальный штрих. Сай понять не мог, как так? Он днями и ночами сидит с карандашом в руках, пока рыжий развлекается с компьютерными программами для рисования, его новым увлечением, а у рыжего все равно получается просто идеальная работа.
– Я тоже тебя очень люблю, Сай. Особенно на живописи. – и Гин снова наносит еще один штрих.
Дверь в класс открывается, заходит учитель. Она кладет на стол папки документов, оглядывает класс и подходит к каждому мольберту.
– Аоки, умница, как всегда. Только поправь рефлексы, – произносит она, уже направляясь к Саю. – Куроки, слишком перегружено, снимите пару тонов, почему у вас такое маниакальное влечение к черному? – А как вы думаете? – мрачно хмыкнул парень, поглядывая на часы и с облегчением понимая, что через десять минут этот кошмар закончится. – Нет, серьезно, что с вами не так? Вы все гипсовые головы на отлично рисуете, про розетки я вообще молчу, в чем проблема нарисовать куб, вы делали это еще на первом курсе! – вздыхает преподаватель. – Куроки, вы потеряны для рисунка геометрических фигур. Идите унижать всю группу на живопись...
Рисунок. Факультет дизайна.
– Зачем? Вот зачем я пошла на графический дизайн? Это надо быть на голову чокнутой... – Ками бездумно пялилась на пять квадратов. – Стилизуйте квадраты... В смысле? Как? Как я могу стилизовать ему квадраты?
На одногрупницу устало покосились две ее подруги.
– Ками. Живопись – это краски и кисточки, а не карандаш и тема второго семестра, ты же сама сказала, что на этой паре натюрморт будешь добивать, я тебе зачем кисти тащила? – Да плевать, я сфотографировала, за ночь напишу. Меня будет кому поправить. И между прочим, – Ками взглянула на подругу, что сидела на стуле рядом с мольбертом и попивала из термоса разбавленный коньяком кофе, зажевывая все это бутербродом. – Пятнадцать минут от пары, рисуй!
Небольшая мастерская пустовала. Первому курсу графиков было отделено три мастерских, одну из которых заняли всего три девушки из семнадцати студентов подгруппы.
– Ва фмыфле рифуй!? – возмутилась девушка. – Это вы вдвоем меня перетащили сюда! Я должна была остаться в той аудитории, там мой натюрморт стоит, а в такие “Нет, ты идешь с нами!”. Меня препод из-за вас слабохарактерной назвал! Вот чего мне теперь делать, я не собираюсь писать эту чертовски сложную штуку, которую Нагиса пишет, а твои кубики у меня вот где стоят!
Нагиса – третья из девушек, оторвалась от доработки натюрморта.
– Вот спорим, препод именно в этот момент зайдет и увидит, как ты жрешь? Дай кусить.
Ками вздохнула, взглянула на свою карандашную работу, пропустив мимо ушей возмущение подруги и совместное пожирание бутерброда.
– У кого-нибудь есть формопласт? – Не-а, – Нагиса снова отвернулась к своей работе. – Формо... что? – дожевав бутерброд, подруга Ками поднялась с места, отряхивая юбку. – Формопласт. Это такой ластик, который не стирает. Лоу, не сходишь мне за формопластом? – Очень полезная вещь. Куда я схожу? – К художественному, у Сая точно есть. – К художественному? Ты чего, к этим зомби? Они по коридорам ходят так, словно ищут съедобный мозг. Бедные. Они обречены на смерть от голода. Ладно, схожу. Если придет препод, скажите ему, что я умерла мучительной смертью, была сожрана заживо. Вот сейчас приду туда, и сто процентов “Пластоформ” скажу.
Лоу вышла из мастерской, по пути отряхиваясь от крошек. Слава богу весь первый этаж был отведен под мастерские. Она быстро нашла в расписании номер аудитории художественного курса, подбежала к дверям, постучалась, открыла и...
И так и замерла, пораженно уставившись на представшую ей картину.
Большая мастерская, заставленная мольбертами. На табуретах перед мольбертами лежат краски, стоят банки с кистями, пеналы. И все это вперемешку с бутылками воды, сока, лимонада, обертками от еды... Лоу продолжала думать, что все-таки художники питаются чужими мозгами. Но это еще ничего. Больше всего бедную девушку удивил рыжий парень, что бился головой о мольберт.