От Брюсселя до Бреды можно за час доехать на машине или за двое суток пешком добрести. Как это делали наверно персонажи картин Питера Брейгеля Старшего, которого угораздило родиться в Бреде. Но мы ехали на машине, и по дороге я растолковывал друзьям многообразные значения слов ''бред'', ''брести''. Саунд-поэты очень чутки к фонетике. Филип и Питер моментально откликнулись на мой бред, и вскоре Бреда пошла склоняться на все лады, тем более, что окончание ''да'' прямо указывало на дадаистское происхождение наших перформансов. На въезде в Бреду мы уже имели несколько вариантов текста. А тут подоспел еще один участник нашей группы – Ливен, который сходу включился в игру: '' да-ду-ды-дэ-ди-до''. И приехавшая вместе с Ливеном звукотехник – американка Мелиса Дао – не могла быть в стороне уже звучанием фамилии. Вот так воспевая Бреду мы дружной компанией подошли к театру ''De Boulevard'', где в соответствующем фестивалю кафе клубилась артистическая публика.
Первой встреченной оказалась знаменитая бельгийская саунд-поэтесса, перформер и режиссер Майя Янтар, работающая на полдюжине языков. Родом она из Польши, поэтому сразу оценила наши фонетические экзерсисы с бредом и Бредой. Тем более, что несколько лет назад мы уже объединялись с Майей в одном фонетическом концерте в городе Генте. Кофе, знакомства, переход на другую сторону улочки, где раскинулось мощное и невесомое современное здание городской библиотеки. В одном из залов тут же началось обсуждение разных видов искусства, представленных на фестивале: фильм, перформанс, поээзия.
Признав, что все виды и жанры хороши, кроме скучных, отправились перекусить в ресторанчик при театре, где дискуссия и продолжилась, включая обсуждение немудреных блюд, вроде тыквенного супа и рыбы с картофельным пюре.
После этого обеда/ужина посмотрели лайф-фильм, который снимался и проецировался на экран в реальном времени. Это оказалась грандиозная и остроумная пародия на современную поп-культуру и поп, стало быть, жизнь.
И поздно ночью сели за план собственных выступов на завтра. Утро началось с похода в неожиданно объемный магазин маскарадных и карнавальных костюмов, где мы выбрали подходящие аксессуары для уличных чтений.
Вооружившись легкой раскладной лестницей, шумовыми инструментами, в красных комбинезонах, распевая новые гимны в честь Бреда, взбираясь на вершину лестницы, соскакивая с нее... При этом Ливен проделывал рискованные гимнастические упражнения, аккомпанировал декламаторам на саксофоне. Субботняя публика, сидящая в открытых кафе, была достаточно заинтригована. Но это было не все! Во дворе библиотеки должны были состояться нешуточные поэтические бои на самом настоящем боксерском ринге. К этому времени была уже отстроена аппаратура. Поэтические тексты взлетали и падали вместе с фигурами поэтов боксинга (разумеется,удары наносились только словом, иначе бы это был уже не поэтический ринг, а обычный бокс). На ринге постоянно шла смена: двое боксируют, один судит и один на вершине лестницы в качестве комментатора. Публика завелась по-настоящему. Директор Фестиваля Пауль Хагенаарс (Paul Hagenaars) потом сказал, что поэтический боксринг нашей группы был одним из самых впечатляющих зрелищ. А в тот день помимо боксинга был еще перформанс в память событий 11 сентября.
Сергей Бирюков
------------------------------------------------------------------
«Наш кочень очень озабочен:
Нож отточен, точен очень!»
Велимир Хлебников
Алина Витухновская
друг ДООСА
* * *
Мокрого ужаса протянутое в небытие недоумение носа
Умение оставаться в кульке, при абсолютной развернутости чего бы то ни было.
Изнутри все так, словно будущее параллельно неким укромным местам.
А снаружи уши тревожной собаки дрожат, как восклицательный знак вопроса.
Вопиющее недоумение возмущенной совы.
Вымышленного пингвина уводящие не туда следы.
Беспощадные (кое-кто), уходящие от одиноких зверей.
Нерифмующиеся строки распада еще одного отдельного мира.
* * *
Музеи немеют наводненьем поэтов.
Маузер озирается, расстреливая старье.
Изымая у арестантов талант, оставляют ущербную немощь.
Украдут по рецепту врачи память своих пациентов,
А потом на чужие кошмары заменят ее.
Рисунок Кристины Зейтунян-Белоус
------------------------------------------------------------------------------
Галина Мальцева
ДООС – стреказелла
--------------------------------------------------------------------
-- ПРОЗ ыРЕНИЕ --
Валерия Нарбикова
ДООС
…И П У Т Е Ш Е С Т В И Е
Роман. Начало в № 23-25
Господин Ив стал в что-то очень быстро говорить по-немецки, показывая на противоположный берег и на мостик через речку. Они его не понимали. Тогда господин Ив на плохом английском языке с трудом объяснил, что на том берегу есть маленькое кафе, и он их приглашает выпить кофе вместе с ним. Причём, из его объяснения выходило, что мост под рекой, а кафе «в» улице с домами, но хозяин лично знакомый в дверях стоит каждый день в другую погоду.
– Хотите? – сказал господин Ив. И они вместе направились «через воду», как по-немецки сказал Серёжа, «в такой прекрасный день» по словам Кисы по-русски, и далее по-английски: от солнца без зонта, надеясь, что погода пройдёт мимо, пока маленькие машины, которых на часах чуть-чуть, уехали навсегда.
В кафе стоял бильярдный стол. Молодой человек играл сам с собой. Из Сережиного объяснения трудно было понять, в чем заключается его работа. Поучалось, что он держит карандаш в руке и делает предметы на бумаге.
– Он не художник, – оказала Киса. – Он работает.
Но господин Ив так и не смог попять, что за загадочная работа у Сережи. И когда Сережа отошел к бильярдному столу, господин Ив сказал Кисе: «Я буду здесь в двенадцать завтра. Вы будете здесь в двенадцать завтра?» И Киса сказала: «да».
Время летит. Но у него нет крыльев. Оно не прилетит обратно. Оно даже на лето не возвращается, чтобы гнездиться у себя на родине. У него нет родины. И у него нет потомства. У него нет времени на это. Оно сделано из нечего, как небо. И невозможно понять вот что: если там дальше (в небе) – ничего нет, то ч т о там? Что? Это пустой вопрос. А может там так же пусто, как этот пустой вопрос. Женщины и мужчины. Женщины дают. А мужчины берут. «Она дала, она не дала, она тебе дала? – не дала». Александр Сергеевич, вы защищали свою честь? честь вашей жены и была вашей честью? Но ведь господин Д. хотел сделать с вашей женой то, что вы сами делали с чужими женами. Или с чужими можно, а с вашей нельзя? или только вы любили, а больше никто не любил, или только вы ревновали, а больше никто не ревновал, или любовь – это то, что только и бывает у одного только человека, а больше ни у кого. И это тот человек, который любит в данный момент. И если бы нашлись любители, которые любят считать, то вдруг нашлись бы и такие, которые бы подсчитали, что в данную минуту есть только один человек на всей земле, который любит. А в следующую есть только один, но другой, а в следующую – другой, и любовь оказывается бесконечной за счет присутствия человека, она бесконечна сама по себе, а любовь в человеке конечна сама по себе.
А что, если вместо дуэли провести пресс-конференцию на тему: 0 доблести, о подвигах, о славе; на тему – чем больше женщину мы больше, тем меньше мы поменьше ей; но кроме шуток, за измену можно убить! можно так убить, убить и все! можно убить и ещё раз убить! а можно и не убивать, не убивать и всё. А ведь ревность – это орган, у этого органа есть усики и рожки, этот орган расположен между сердцем и желудком, и когда сосет под ложечкой и стреляет в ухе, этот орган ещё спит: и усики и рожки; и даже когда горло болит – это не ревность, и когда сердце – тоже нет, и голова, и нога – это все не то, этот орган даже не омывается кровью, не выполняет ни одной полезной функции, в нем нет ни грамма серого вещества, но он материальный этот орган! его можно наблюдать по ночам, даже на вокзале, в привокзальном буфете, ворочаясь между сердцем и желудком, он так ударяет в голову этот омерзительный орган, что все подробности всплывают у стойки, в этом органе есть специальный мешочек для обсасывания деталей, этот мешочек не чистоплотный, грязный, серый, но железный, как железо, и нежелезный, как нервы.