— Господин премьер-министр, мне лучшей награды не будет, если вы меня оставите тем, кто я есть.
Селдон развернулся и пошел прочь, и улыбка вскоре исчезла с его лица, поскольку он задумался о делах гораздо более прозаических. Уже десять лет он занимал пост премьер-министра, и если бы Грубер знал, до какой степени Селдону осточертела его должность, он бы сочувствовал ему еще сильнее. О, если бы Грубер понимал, с какой неразрешимой дилеммой столкнулся Селдон, к чему подвел его достигнутый за эти годы прогресс в разработке психоистории!
2
Тихая, мирная, задумчивая прогулка — просто идиллия. Здесь, поблизости от Императорского Дворца, трудно было даже поверить, что за пределами этого островка под открытым небом простирается громадная территория планеты, закованная в непроницаемую броню. А здесь Селдону казалось, будто он на своей родной планете, Геликоне. Груберу, наверное, казалось, что он — на Анакреоне.
Но, конечно, все это было обманчиво. Территория дворцового парка надежно охранялась — мало сказать «надежно».
Некогда, тысячу лет назад, когда дворцовые постройки были не так роскошны, как теперь, и гораздо меньше отличались от остальных зданий на Тренторе, который в ту пору только начинали покрывать защитными куполами, дворцовая территория была открыта для простых смертных, а сам Император порой прогуливался по дорожкам парка и благосклонно кивал своим подданным.
Теперь все было по-другому. Теперь тут царил режим особой безопасности и никому из тренторианцев не позволялось самовольно пересечь границу дворцовой территории. На самом деле такие суровые меры предосторожности вовсе не снижали уровня опасности, поскольку исходила она, как правило, от тех, кто находился как раз внутри границ этой самой территории — то бишь чем-то недовольных чиновников из ближайшего окружения монаршей особы или от подкупленных солдат-охранников, нарушивших присягу. Именно на дворцовой-то территории реальная опасность и грозила Императору и его неподкупным приближенным. Страшно представить, что бы могло произойти, если бы на такой вот прогулке, как сегодня, лет десять назад Селдона не сопровождала Дорс Венабили.
Он тогда был начинающим премьер-министром, и было вполне естественно предполагать, что найдутся завистники, скрежещущие зубами по поводу столь неожиданного решения Императора. Тогда было много охотников занять освободившуюся вакансию — тех, кто считал себя более опытными, более достойными (по их мнению, конечно) и поэтому вправе (по их же мнению) пылать справедливым гневом. Естественно, никто из злопыхателей ни сном, ни духом не ведал о психоистории, о той важности, которую ей придавал Император, а потому они решили, что самое простое — это подкупить одного из вооруженных телохранителей премьер-министра.
И вот однажды, во время прогулки, зоркие глаза Дорс уловили отблеск лучей закатного солнца — настоящего солнца, чьи лучи никогда бы не проникли через стальной панцирь купола, — и отблеск этот сверкал, отражаясь от металлической поверхности бластера.
— Ложись, Гэри! — вскрикнула она и одним прыжком оказалась рядом с сержантом.
— Дайте мне ваш бластер, сержант, — приказала она тоном, не допускающим никаких возражений.
Потенциальный террорист, донельзя смущенный яростным видом несущейся на него женщины, судорожно взвел курок.
Но выстрелить не сумел, поскольку Дорс успела крепко сжать его запястье и поднять над головой руку, сжимавшую бластер.
— Лучше бросьте, — сжав зубы, проговорила она.
Сержант отчаянно пытался вырвать руку.
— И не пытайтесь, сержант, — предупредила Дорс. — Мое колено — в трех дюймах от вашего паха, и вы не успеете глазом моргнуть, как ваше мужское достоинство станет приятным воспоминанием. Замрите. Вот так, умница. А теперь разожмите пальцы. Если сейчас же не бросите бластер, я вам сломаю руку.
Тут из-за кустов с воплями выбежал садовник. Дорс дала ему знак не приближаться. Сержант разжал пальцы. Бластер упал на землю.
Селдон, подбежав, процедил сквозь зубы:
— Иди, Дорс, я разберусь с ним.
— Нет. Это ты иди. Забери бластер и уходи за деревья. Тут могут быть еще злоумышленники.
Дорс, по-прежнему крепко держа сержанта за руку, потребовала:
— А теперь, сержант, назовите имя того, кто заставил вас покуситься на жизнь премьер-министра, а также имена всех тех, кто еще в этом замешан.
Сержант молчал.
— Не валяйте дурака, — сказала Дорс. — А ну, говорите! — И она выкрутила ему руку так, что он опустился на колени. Дорс приставила к его шее мысок туфли. — Сержант, если вам очень нравится помалкивать, я могу сделать так, что вы умолкнете навеки. И не только лишитесь дара речи — учтите, сначала я вам все кости переломаю. Так что давайте-ка говорите!
И сержант послушался.
А потом, когда все было позади, Селдон спросил у Дорс:
— Дорс, как ты могла? Никогда не думал, что ты способна на такую… жестокость!
Дорс холодно ответила:
— На самом деле я не причинила ему никакого вреда. Вполне достаточно было пригрозить. Во всяком случае, твоя безопасность была превыше всего.
— Лучше бы я сам с ним схватился.
— Ради чего? Чтобы не уронить мужского достоинства? Во-первых, ты бы мог просто-напросто опоздать. Во-вторых, чего бы ты ни добился и как бы ни преуспел, это в любом случае не стало бы неожиданностью. Один мужчина отделал другого — подумаешь! А я — женщина, а от женщины никто не ждет ни мужской ярости, ни силы. Гэри, ну ты-то понимаешь, что ни одна женщина не в силах сделать со здоровым мужиком такое? А теперь пойдут слухи, и рассказ о случившемся будет обрастать неправдоподобными подробностями, и скоро все меня будут бояться, а тебя никто не осмелится и пальцем тронуть.
— Ну да. Но не только из-за того, что будут бояться тебя. Бояться будут еще и казни. Сержант и остальные заговорщики будут казнены, ты же знаешь.
Дорс, как правило, строго следила за выражением своего лица, но тут не сдержалась. Видно было, как ей жалко осужденного на смерть сержанта, того, кто мог бы, не задумываясь, прикончить ее любимого Гэри.
— Но, Гэри, — воскликнула она, — разве так уж необходимо казнить заговорщиков? Вполне достаточно было бы посадить их в тюрьму или отправить в ссылку.
— Не выйдет, — покачал головой Селдон. — Поздно. Клеон и слышать ни о чем, кроме казни, не желает. Могу процитировать тебе его слова, если хочешь.
— То есть он уже все решил?
— Не раздумывая. Я пытался убедить его в том, что хватило бы ссылки или тюрьмы, но он сказал «нет». Он сказал: «Всякий раз, когда я пытаюсь решить проблему путем твердых и решительных действий, вы мне поете ту же самую песню, что до вас пел Демерзель, — про "деспотизм" и "тиранию". Но это — мой дворец. Это мой парк. Это — моя охрана. Моя собственная безопасность зависит от того, насколько надежно охраняется дворец и территория, от того, насколько мои люди верны мне. Неужели у вас есть сомнения в том, что любое нарушение верности мне и Империи должно быть наказуемо иначе, чем мгновенной казнью? О какой безопасности тогда вообще речь? О какой моей безопасности можно говорить?»
Тогда я сказал: «Но должен состояться суд». А он говорит: «Пусть будет суд. Трибунал. Пусть он состоится немедленно, и я не потерплю, если хоть кто-то выскажется против казни».
Дорс была потрясена.
— И ты так спокойно об этом говоришь? Ты что, согласен с Императором?
Селдон неохотно кивнул.
— Согласен.
— Из-за того, что покушались на твою жизнь, видимо? Неужели ты из чувства мести отказался от своих принципов?
— Нет, Дорс, я человек не мстительный. Но в данном случае на карту была поставлена не только моя жизнь, и не только жизнь Императора. Если и есть в истории Империи что-либо неизменное, показательное, так это то, что Императоры приходят и уходят. Защищать тут приходится психоисторию. Несомненно, даже если что-нибудь ужасное случится со мной, психоистория все равно когда-нибудь появится на свет, но Империя катится к разрухе, и ждать нельзя, а пока только мне одному удалось продвинуться достаточно далеко для того, чтобы необходимая нам, как воздух, методика была разработана вовремя.