Блэйн сел, и внезапно его затошнило — затошнило от мысли, что он ошибался. Это не «Образование» организовало убийство. Это Пауль Феррис — Феррис, и сколько еще других? Ни один человек даже с хорошей организацией не мог бы сделать такого.
— Я хочу знать одно, — сказал Феррис. — Как вы получили это назначение? Вы не получили его так, как сказали, вы не могли получить его.
— Я нашел его на полу, оно упало со стола Гизи.
Больше не было нужды лгать, лгать и притворяться. Больше ни в чем не было нужды. Прежние гордость и лояльность исчезли. Даже когда Норман Блэйн думал о них, в душе поднималась горечь, бесполезность всех прожитых лет была мукой, разъедающей раны.
Феррис хихикнул.
— Вы правы, — сказал он. — Вы должны держать рот на замке и не высовываться. На это нужно мужество. Мы можем работать вместе.
— Это еще не все, — резко сказал Блэйн. — Убирайтесь к черту, если вы думаете, что мы можем быть вместе.
Это было чистой бравадой, и уже чувствуя в спине нож, Блэйн подумал, зачем он сделал это. Ради дела, которое теперь ничего не значило?
— Относитесь ко всему легко, — сказал Феррис. — Вы будете молчать. Я рад, что все так получилось. Я не думал, что вы способны на такое, Блэйн. Мне кажется, я вас недооценил. — Он потянулся за бутылкой. — Дайте мне другой стакан.
Блэйн принес стакан, и Феррис налил себе и ему.
— Что вы знаете?
Блэйн покачал головой.
— Не слишком много. Это дело с подменой сновидений…
— Вы вбили это себе в голову, — сказал Феррис. — Вот суть всего. Мы слишком долго дезориентировали вас, так что теперь я должен рассказать правду. — Он поудобнее развалился в кресле. — Все началось много веков назад и сохранялось в тайне более семисот лет. Это был долгосрочный проект, как вы понимаете, поскольку некоторые сновидения продолжаются чуть менее тысячи лет, а многие и гораздо дольше. Сначала работа велась медленно и очень осторожно, в те времена наши люди чувствовали, что идут на ощупь. Но за последние несколько столетий стало безопасно ускорять этот процесс. Мы работали с величайшей частью когда-то составленной программы и позаботились о некоторых дополнительных опытах, добавившихся с тех пор. Менее, чем через столетие мы будем готовы… мы можем быть готовы в любое время, но хотим подождать еще сто лет. Мы разработали технологии, с помощью которых уже делаем то, во что невозможно поверить. Но они будут действовать, у нас есть доказательства из первых рук, что они работоспособны.
Блэйн почувствовал внутри холод, холод лишения иллюзий.
— Все эти годы? — спросил он.
Феррис рассмеялся.
— Вы правы. Все эти годы. И все люди думали, что мы чисты, как лилия. Мы прилагали неимоверные усилия, чтобы они думали так — так спокойней для народа. Мы же были спокойны с самого начала, пока другие группировки напрягали мускулы и рвали глотки. Постепенно они пришли к тому, что было известно нам с самого начала — что нужно держать рот закрытым и не показывать своей силы. Что нужно ждать подходящего времени. Они, наконец, научились этому. Уроки достались им тяжело, но они научились, в конце концов, политике слишком поздно. Даже прежде, когда был Центральный Союз, «Сны» видели, что наступает, и строили соответствующие планы. Мы тихонько сидели в уголке и держали руки на коленях. Мы слегка склоняли головы и держали глаза полузакрытыми — поза совершенной кротости. Большую часть времени остальные и не подозревали, что мы поблизости. Видите ли, мы были слишком маленькими и тихими. Все наблюдали за «Журналистикой» и «Транспортом», «Продовольствием» и «Фабриками», потому что они больше. Но они станут наблюдать за «Снами», потому что у нас есть то, чего нет ни у кого больше.
— Один вопрос, — сказал Блэйн. — Может быть, два. Откуда вы знаете, что заменители сновидений работают так, как надо? Всю достоверность мы создаем чистой фантазией. Это не реальные события, мы фабрикуем их.
— Это, — сказал ему Феррис, — единственное, что связывает нас. Когда мы сумеем объяснить это, у нас будет все. Еще в самом начале были проведены эксперименты. Сновидения пытались отделить от их носителей — от добровольцев, уходящих в сон на короткий период пять-десять лет. И Сновидения получались не такими, какие были сложены. Когда мы даем Сновидению логическую основу вместо наполнения его заказанными факторами, оно следует развитию логики. Когда мы жонглируем факторами культуры, образцы работают правильно… ну, может, не правильно, но во всяком случае не так, как мы рассчитываем. Когда мы наполняем их иллогичностью, то получаем беспорядок иллогичности. Но когда мы наполняем их логикой, логика пронизывает все формы Сновидения. Изучение логики Сновидений заставило нас поверить, что они следуют линиям истинного развития. Появляются непредвиденные тенденции, управляемые законами и обстоятельствами. Мы не можем их угадать, и эти тенденции развиваются до своего логического завершения.
В этом человеке был страх, страх, что должен лежать в глубине сознания множества людей целых семьсот лет. Страх при мысли: а только ли это иллюзии? Или сновидения действительно существуют? И где-то есть такие миры? А если есть, то не мы ли их создаем? Или мы их просто открываем?
— Откуда вы знаете о Сновидениях? — спросил Блэйн. — Спящие вам не расскажут, а если и расскажут, вы не поверите.
Феррис рассмеялся.
— Все просто. У нас есть шлем с двойной связью. Мы сконструировали обратный шлем и записываем текущие сновидения снова на ленту. Потом изучаем их. У нас уже целые склады таких лент. Мы собрали миллионы факторов, пришедших из многих тысяч различных культур. У нас есть истории никогда не бывшего и того, что может быть, и того, что, возможно, еще будет.
«Сны» — единственный союз, имеющий подобное, — сказал он. Они хранят ленты семисот лет Сновидений. У них есть миллионы человекочасов опыта — опыта из первых рук — в образцах культур, которых никогда не бывало. Некоторые из них не могут возникнуть, другие лежат на волосок от появления — и множество, вероятно, когда-нибудь возникнут.
Из этих лент они черпают уроки, лежащие вне обычного человеческого опыта. Экономика, политика, социология, философия, психология — во всех гранях человеческой деятельности они имеют козыри. Из своей колоды они могут вытащить экономику, которая ослепит народ. Они могут наслаждаться политической теорией, которая победит, даже если они и пальцем не шевельнут. У них есть психологические трюки, которые погубят все остальные Союзы.
Много лет они строили из себя дурачков, кротко сидя в уголке, сложив руки на коленях и ведя себя очень тихо. И все это время они ковали себе оружие, чтобы использовать его в надлежащий час.
И посвящение, подумал Блэйн, человеческое посвящение. Гордость и удовлетворение от хорошо выполненной работы. Чувство близости к человеческому братству.
Много лет записывались катушки лент, пока мужчины и женщины те, кто приходил с наивной уверенностью найти чудесную страну своего воображения, — уныло брели по логичным сновидениям, зачастую совершенно фантастическим.
Голос Ферриса продолжал звучать и, наконец, дошел до него:
— …Гизи мягко наступал на нас. Он хотел заменить Реймера тем, кто будет продолжать его линию. И он выбрал вас, Блэйн, из всех сотрудников он выбрал вас. — Он снова бурно расхохотался. Это чертовски хорошо показывает, как может ошибаться человек.
— Да, — согласился Блэйн.
— Тогда мы убили его, прежде чем о назначении мог кто-либо узнать, но вы обыграли нас, Блэйн. Вы оказались быстрее. Как вы узнали о нем? Как поняли, что нужно делать?