«Уравнение Анти-Жизни» находилось дома.
Я попытался выбраться из Плимута. Женевьева вылезла их водительской дверцы и в одно мгновение обошла вокруг (а, может, сверху) машину, открыв дверцы для меня, словно я был её прапрабабушкой.
— Там хитрая ручка, — сказал она, но лучше я себя не ощутил.
— Если вы попробуете и дальше мне помогать, я вас пристрелю.
Она отступила, подняв руки вверх. Как раз в эту секунду пожаловались на жизнь мои лёгкие. Я слегка закашлялся, да так, что красные огни погасли в моих глазах. Я выхаркал нечто поблёскивающее и сплюнул на землю. Плевок был красен от крови.
Я посмотрел на Женевьеву. Она глядела ровно, сдерживая эмоции.
Это была не жалость. Это всё кровь. Запах крови влияет на её рефлексы.
Я вытер рот, как мог небрежнее пожал плечами и выпрыгнул из машины, как чемпион. Я даже захлопнул за собой дверцу, хитрая там ручка или нет.
Чтобы показать, какой я бесстрашный, насколько я не боюсь отвратительной смерти, я закурил «Кэмел» и наказал свои лёгкие за то, что они опозорили меня перед девушкой. Я наполнил их дымом, которым окутывал себя с тех пор, как был ещё ребёнком.
Гробовые гвоздики, так называли их тогда.
Мы побороли наши отрицательные эстетические импульсы и зашагали в сторону доносящейся музыки. Я чувствовал, что надо было бы привести толпу жителей Мохаве-Веллс с пылающими факелами, заострёнными кольями и посеребрёнными серпами.
— Какая замечательная пара дверных колец, — сказала Женевьева, кивая на громадную квадратную дверь.
— Там только одно, — ответил я.
— Вы, наверное, не смотрели «Молодого Франкенштейна»?
Хотя она сказала, что у них в Европе есть кино, я почему-то не поверил, что вайперы (нет, вампиры, мне надо бы привыкать называть их так, если я не хочу, чтобы в одну прекрасную ночь Женевьева разорвала бы мне горло) имеют привычку назначать свидания в местных пристанищах страсти. Очевидно, неумирающие, как и все другие, тоже читают журналы, покупают нижнее бельё, ворчат по поводу налогов и решают кроссворды. Хотел бы я знать, играет ли она в шахматы?
Она взялась за кольцо и замолотила так, что проснулись бы мёртвые.
В конце концов дверь открыла пожилая птица, одетая, как английский дворецкий. Руки его были угловаты от артрита, и не мешало бы ему побриться.
Музыка милосердно прервалась.
— Кто там, Джордж? — гулко пробухал голос из замка.
— Визитёры, — прокаркал Джордж-дворецкий. — Вы же визитёры, не так ли?
Я пожал плечами. Женевьева излучила улыбку.
Дворецкий был потрясён. И задрожал в благоговейном ужасе.
— Да, — сказала она, — я вампир. И я очень-очень старый вампир, и очень-очень голодный. А теперь, не пригласите ли вы нас войти? Я не могу пересечь порог, пока вы этого не сделаете.
Не знаю, разыгрывала ли она его.
Джордж хрустнул шеей и показал на песчаного цвета половичок под ногами. На нём крупно было написано: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ».
— Это годится, — признала она. — Многим следовало бы завести такие половички.
Она шагнула внутрь. Чтобы последовать за ней, мне особое приглашение не понадобилось.
Джордж проводил нас в большой зал. Как все недавно возникшие культы, УАЖ имело алтарь с тронами для шишек и холодные каменные плиты с отдельными милосердными ковриками для преданных простаков.
На самом глыбистом троне восседал Хорда, вампир с загнутыми клыками, сильно похожий на длинноволосого со спутанной бородёнкой хиппи и даже с электрогитарой. Он был одет в яростного цвета оранжево-пурпурный кафтан, а вся грудь была увешана ожерельями из бус, украшениями-черепами с брильянтовыми глазками, новомодными пластиковыми летучими мышами, военными медалями Австро-Венгрии, перевёрнутыми распятиями, висел бэджик «Никсон в 72», висели золотые листочки марихуаны и засохший человеческий палец. Рядом сидела призрачно-тощее видение в вельвете, в котором я предположил Даяну Ле Фаню, заявлявшую — как и множество других вайперов, — что она самый первый калифорнийский вампир-переселенец. Я обратил внимание, что она благоразумно держала в ушах маленькие рубинового цвета затычки.
У ног этих божественных существ находилась толпа молодых людей обоих разновидностей, все с длинными волосами и с клыками. Некоторые в белых хламидах, другие стояли нагими. У некоторых торчали пластиковые клыки из магазинов игрушек, у других клыки были настоящими. Я просканировал взглядом конгрегацию и сразу заметил Ракель, коленопреклонённо стоявшую на голом камне с глазами, застланными красным туманом, в подоткнутой хламиде. Она раскачивалась своим зрелым телом в такт музыке, которую Хорда уже перестал играть.