— Священник — это есть хорошо, — вставил Фортуна, и в его голосе мне послышалась ирония.
— Доктор Леонард Паксли, почётный профессор экономики Принстонского университета, — продолжал Уэстлер, — лауреат Нобелевской премии в области экономики за тысяча девятьсот семьдесят восьмой год.
Фортуна поклонился пожилому учёному. С тех самых пор, как мы вылетели из Франкфурта, тот не произнёс ни слова и сейчас словно бы потерялся в глубине своего огромного пальто и складках кашне: старик, ищущий взглядом скамейку в парке.
— Я приветствовать вас, — сказал Фортуна, — и хотя наша страна в настоящее время не иметь экономика…
— Чёрт, у вас тут всегда так холодно? — раздался голос из недр намотанной шерсти. Нобелевский лауреат топнул маленькой ножкой. — Холодрыга такая, что у бронзового бульдога причиндалы отмёрзнут!
— Мистер Карл Берри представляет телекоммуникационную компанию «Америкэн телеграф энд телефон», — поспешно продолжил Уэстлер.
Толстенький коротышка-бизнесмен, сидевший рядом со мной, пыхнул трубкой, вынул её изо рта, кивнул Фортуне и снова сунул свой курительный прибор в зубы, словно необходимый источник тепла.
— А это мистер Гарольд Уинстон Палмер, — Фортуна жестом указал в мою сторону, — вице-президент по контролю за европейскими рынками… Да-а, — протянул Раду Фортуна с какой-то алчностью, вызывавшей в воображении образ питона за секунды до того, как тот набросится на жертву. На краткий миг меня посетило безумное видение, будто бы мы, все семеро пассажиров автобуса, тесно сбились вокруг угольков, тлеющих в трубке Берри. — Я знаю компанию, которую представлять месье Палмер…
Ну ещё бы. Наша корпорация — одна из крупнейших в мире, и если вы американец, то непременно пользовались или пользуетесь одним из наших основных продуктов, а если румын, то мечтаете его приобрести.
— Кажется, вы уже посещать Румынию, мистер Палмер?
Мы въехали в освещённую часть города, и я заметил, как блестят глаза Фортуны. Я давно живу на свете, и вскоре после войны мне довелось побывать в Германии в составе американских оккупационных войск. Сейчас пейзаж в окне за спиной Фортуны напоминал увиденное там. На Дворцовой площади собралось множество танков; их чёрные громады могли бы показаться безжизненными кучами холодного металла, если бы башня одного из них не развернулась в нашу сторону, когда мы проезжали мимо. Взору открывались закопчённые остовы сгоревших автомобилей и по крайней мере один бронетранспортёр, теперь являвший собой лишь груду искорёженной стали. Свернув налево, мы миновали Центральную университетскую библиотеку; её золотой купол и затейливая крыша обвалились в проём между изрешёченными пулями, покрытыми сажей стенами.
— Да, — сказал я, — я бывал здесь прежде.
Фортуна наклонился ко мне:
— Может быть, на этот раз ваша компания всё-таки открыть у нас завод?
— Может быть.
Фортуна продолжал сверлить меня взглядом.
— Мы здесь очень дешёво работать, — прошептал он так тихо, что вряд ли его мог услышать кто-то ещё, кроме Карла Берри. — Очень дешёво. Труд здесь стоить сущие гроши. Жизнь стоить гроши.
С пустынного проспекта Победы — Каля Викторией — мы повернули налево, снова на бульвар Николае Бэлческу и вот наш автобус со скрипом затормозил перед самым высоким зданием в городе, двадцатидвухэтажным отелем «Интерконтиненталь».
— Утром, господа, — произнёс Фортуна, поднявшись и указав рукой в сторону освещённого вестибюля, — мы смотреть новая Румыния. Желаю вам спать без сновидений.
Весь следующий день наша группа посвятила встречам с «представителями власти», то есть переходного правительства, по большей части членами недавно организованного «Фронта национального спасения». День выдался таким хмурым, что вдоль широких бульваров Николае Бэлческу и Республики продолжали гореть автоматические фонари. Помещения не отапливались, — во всяком случае, сколько-нибудь заметного тепла не ощущалось; мужчины и женщины, с которыми мы разговаривали, выглядели практически одинаково в своих одинаково необъятных шерстяных пальто унылых расцветок. К концу дня мы успели пообщаться с одним Джуреску, двумя Тисмэняну, одним Борошойю (который, как выяснилось, никакого отношения к новому правительству не имел и через считаные минуты после нашего ухода был арестован), несколькими генералами, включая Попеску, Лупоя и Дьюрджу, и, наконец, с реальными руководителями, среди которых был премьер-министр переходного правительства Петре Роман, а также Ион Илиеску и Думитру Мазилу, соответственно президент и вице-президент при режиме Чаушеску.