Да, даже очень благочестивый человек не должен ссориться с местным инспектором и публично обзывать его непочтительными словами У инспектора есть много способов отплатить.
Отец разгневался, тем более что традиция не позволяла ему гневаться открыто Более того, он сознавал, что инспектор хочет его позлить Все утро отец болтался по дому и по двору, то и дело взрываясь по пустякам. Все ходили на цыпочках и старались изо всех сил не привлекать его внимания.
Никто не осмеливался объявить о рождении ребенка до Того, как проведут официальное освидетельствование. Чем дольше затягивалось объявление, тем больше времени было у злых языков для изобретения всевозможных причин отсрочки Влиятельный человек мог ожидать, что его ребенку выдадут удостоверение как можно раньше Но ведь нельзя было и произносить слово «младенец», и нам приходилось притворяться, будто моя мать лежит в постели из-за простуды или чего-то вроде.
Моя сестра Мэри то и дело бегала в комнату матери, а в остальное время старалась скрыть беспокойство, громко покрикивая на слуг. Я болтался по дому, не желая пропустить объявление. Отец бродил вокруг.
Напряжение усиливалось и оттого, что все знали уже дважды удостоверения не было Отец хорошо сознавал, да и инспектор тоже, что окружающие втайне прикидывали, не отошлет ли мой отец мою мать прочь (так дозволялось делать по закону), если и в третий раз нам не повезет Ну а пока было бы нелепо и недостойно посылать за инспектором еще раз, так что приходилось сносить напряжение, кто как умел.
Лишь после обеда инспектор не спеша подъехал к дому на своем пони. Отец взял себя в руки и вышел его встречать. Он чуть не задохнулся, стараясь оставаться вежливым. Однако и теперь инспектор не спешил. Он медленно слез с пони, медленно прошел в дом, болтая о погоде. Отец, побагровев, поручил гостя Мэри, та отвела его в комнату матери. Мы продолжали ждать.
Позже Мэри рассказывала, что инспектор долго хмыкал и гмыкал, детально изучая младенца, и наконец вышел оттуда с ничего не выражающим лицом. В маленькой гостиной он присел к столу, долго затачивал перо, потом все же извлек из дорожной сумки пустой бланк и медленно, отчетливо записал, что после тщательного освидетельствования он официально подтверждает соответствие данного младенца Норме человеческого существа женского пола, свободного от каких-либо видимых Отклонений. Он задумчиво разглядывал бланк еще несколько минут, как если бы его что-то не удовлетворяло, поколебался, прежде чем поставить подпись. Наконец расписался, тщательно присыпал написанное песком и протянул бланк моему разъяренному отцу, все еще сохраняя на лице некоторую неуверенность Безусловно, в душе он не сомневался, иначе бы просто не подписал бумагу. Отец прекрасно это знал.
Наконец-то можно было признать существование Петры. Мне торжественно сообщили, что у меня появилась еще одна сестра, и вскоре повели смотреть на нее. Она лежала в колыбельке около кровати матери.
Я понять не мог, откуда инспектор знает, что она человек, она была такая розовая и сморщенная! Но, наверное, с ней все в порядке, а то он бы не выдал удостоверения. Да инспектора не в чем было обвинять: она и вправду выглядела нормальным младенцем…
В то время как мы по очереди входили посмотреть на нее, зазвонил колокол. Работы прекратились, вскоре мы все собрались в кухне на молитву благодарения.
Через два-три дня после рождения Петры я случайно узнал часть семейной истории, которую предпочел бы не узнавать.
Я тихо сидел в одной из комнат, а за стеной, в спальне, лежала в постели моя мать. Если мне удавалось проскользнуть туда сразу после обеда, я мог немного отдохнуть от работы, иначе мне сразу находили дело. До сих пор меня тут не искали, так что мне удавалось даже подремать с полчаса. Обычно там было удобно, хотя сейчас приходилось вести себя совсем тихо, так как мазаные стены внутри дома сильно потрескались, и я двигался на цыпочках, чтобы мать меня не услышала.
В тот день я как раз решил, что все уже заняты делом и не накинутся на меня сразу, как вдруг к дому подъехала повозка, и я увидел в ней тетю Гарриет.
Я видел ее всего восемь или девять раз, она ведь жила миль за пятнадцать от нас, но мне она нравилась. Она была года на три моложе матери, и внешне они походили друг на друга. Но у тети Гарриет черты лица были помягче, вот она и производила совсем иное впечатление. Глядя на нее, я думал: вот такой могла бы быть и моя мать, такой бы я хотел ее видеть… С тетей и разговаривать было легче, потому что она слушала не только затем, чтобы исправлять.