Выбрать главу

— Не слышали?! Она так орала! По-моему, ее было слышно в Кентаке!

Казалось, нам удалось убедить их. Хотя я молчал — дело в том, что все наши взволнованно интересовались, что произошло, а я мысленно просил их подождать, пока мы с Розалиндой останемся одни и сможем все рассказать, не вызывая ничьих подозрений.

В ту ночь, впервые за много лет, мне снова привиделся кошмар. Но когда отец занес сверкающий нож. Отклонение, дрожавшее в его руках, не напоминало Софи. Это была Петра. Я проснулся, весь в холодном поту.

На следующий день я попытался мысленно поговорить с Петрой. Важно было объяснить ей все прежде, чем она себя выдаст. Я долго пытался, но ничего не получалось, да и остальные старались — ничего! Может, лучше словами?

Воспротивилась Розалинда:

— Видимо, страх разбудил ее способности, хотя она ничего не сознает, может, и знать не знает, как все случилось. Если попытаться сразу все объяснить, мы только увеличим риск. Ей же всего шесть лет, не стоит перегружать малышку — это нечестно и опасно.

Остальные согласились. Мы все знали, как трудно следить за каждым словом, даже если делаешь это годами. И мы решили отложить разговор с Петрой до тех пор, пока не возникнет острая необходимость, или до другого случая, словом, подождать, пока она повзрослеет, если удастся. А пока будем пытаться налаживать связь с ней.

Причин, мешавших нам жить спокойно, как прежде, вроде бы не было. Не было и выбора — ведь если нам не удастся сохранить тайну, мы все погибнем.

За последние несколько лет, взрослея, мы начали лучше понимать окружающих. Лет пять-шесть назад наши мысленные «беседы» были скорее игрой, однако теперь, чем больше мы понимали, тем более мрачной становилась наша беспокойная «игра». В сути-то своей она не изменилась. Но ясно было, что тайну нужно хранить, то есть скрывать наше истинное «я» — наше «мы». Ходить, разговаривать, жить, как все. Мы обладали даром, лишним чувством, которое, как горько говаривал Майкл, могло быть благом, а стало нашим проклятием. Глупейшая «норма» была бы лучше. «Нормальные» принадлежали к обществу, а мы — нет. Мы должны были не раскрываться, не общаться мысленно, когда хотелось, не использовать свои знания, не выказывать свое отличие.

Мы вели жизнь обмана, укрывательства, молчания. Майкла больше, чем всех нас, раздражала перспектива вести себя так до конца своих дней. У него было богатое воображение, и он уже сейчас представлял себе, к чему нас может привести постоянная необходимость самоподавления, но и он ничего не мог предложить взамен. Что до меня, я считал, что раз эти «не» нужны нам для выживания, то и я должен их соблюдать. Лишь смутно я начинал осознавать отсутствие положительного начала в такой жизни. Чем старше я становился, тем острее делалось чувство опасности.

Однажды наш старый работник, Джейкоб, ворчал по поводу «неправильных» бобов — опять придется сжечь весь урожай!

— А все нынешнее беззаконие, — пробурчал он, когда я очутился рядом. Штраф за укрывательство целого выводка неправильных поросят! А если жена родит троих детей, отклоняющихся от Нормы, ее просто выгоняют. Вот когда мой отец был молодым, женщин уже за первое Нарушение секли. Если же она производила на свет троих неправильных, ее объявляли вне закона, отбирали свидетельство нормальности и продавали в рабство. Так-то! И вообще тогда побольше молились да следили за Чистотой. В те годы мутантов было куда меньше, говорил отец, а если и рождались, их тут же сжигали. Как урожаи или животных.

— Сжигали! — не удержался я.

— А разве есть другой способ, искоренить Отклонения?

— Насчет, урожая или животных — понятно, но люди…

— А люди-мутанты хуже всего, — отрезал Джейкоб. — Сам дьявол попирает истинный облик Его! Конечно, надо сжигать их, как в прежние времена. А на деле? Эти чувствительные души в Риго, которые сами-то никогда не имели дела с мутантами, заявили: «Ну, хоть они и не люди, но ведь кажутся людьми. Если их уничтожать, это ведь будет убийство или почти убийство, того и гляди волнения начнутся». И вот, оттого что некоторые чистоплюи недостаточно тверды в своей вере, у нас появились новые законы. Мол, пусть живут и умирают естественной смертью. Объявить их вне закона и изгнать в Окраины, а младенцев просто выбрасывать туда. Это они считают милосердием?! По крайней мере, правительство понимает, что мутанты не должны плодиться, и принимает меры, прежде чем выкинуть их в Окраины. Но подозреваю, что скоро начнут выступать и против этого. Что же получается? Да то, что население Окраин растет, совершает на нас набеги!

А сжечь бы их сразу — и дело с концом. Какого черта они возглашают «Проклятье мутанту!», а потом обращаются с ним, как с родней?