Куколки
ГЛАВА 1
Когда я был совсем еще маленьким, мне часто снился город, — странно, ведь тогда я даже не знал, что такое город. Передо мной возникали дома, тесно сгрудившиеся в изгибе большой голубой бухты. Я различал здания, улицы, береговую линию, лодки в гавани; но наяву-то я никогда не видел ни моря, ни лодок…
Да и здания не походили на те, что я знал. Движение на улицах странное, повозки мчались без лошадей, а в небе летали сверкающие штуки, похожие скорее на рыб, чем на птиц.
Чаще всего это чудесное место было освещено солнцем, но изредка дело происходило ночью, множество огоньков протягивалось вдоль берега, словно бусы из светлячков, а часть огоньков, казалось, плыла прямо по воде или по воздуху. Красивое, завораживающее место.
Однажды, когда я был еще мал и не умел молчать, я спросил свою старшую сестру Мэри, где находится волшебный город.
Она покачала головой и ответила, что теперь таких мест нет. Может быть, предположила она, мне виделись сны о давних временах? Сны — штука странная, их трудно объяснить. Возможно, я видел часть прекрасного мира, где некогда жили Прежние Люди, до того, как Господь наслал на них Кару.
А потом она очень серьезно посоветовала мне ни с кем больше не разговаривать о сне. Насколько ей было известно, таких городов никто из нас не видал ни во сне, ни наяву, так что не стоило упоминать об этом.
Совет был хорош, и у меня, к счастью, хватило ума ему последовать. Люди из нашей местности быстро замечали все странное или необычное: например, даже то, что я был левшой, вызывало легкое недовольство. Тогда, да и позднее, я больше никому не рассказывал о городе, сам почти забыв о нем, я становился старше, и сны приходили все реже.
Но совет запомнился. Не будь его, я бы мог проболтаться об удивительном взаимопонимании между мной и моей двоюродной сестрой Розалиндой, а это уж точно привело бы нас к большой беде. Конечно, если бы мне поверили. Я думаю, в то время мы оба просто не придавали ничему значения, да и все мы привыкли к осторожности. Я, во всяком случае, не считал себя странным. Нормальный мальчишка, и мир вокруг — само собой разумеющееся. Так я и жил, пока не встретил Софи. Даже тогда я не осознал разницу. Только теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что именно тогда начали расти мои первые сомнения.
В тот день, как частенько бывало, я убежал гулять один. Мне, наверное, было лет десять, сестре Саре — пятнадцать, с ней не очень-то поиграешь. Я бежал по дорожке на юг, мимо полей, пока не очутился на высоком берегу, стал бегать там и унесся довольно далеко от дома.
Берег меня тогда не удивлял: он был слишком высок и велик, мне и в голову не приходило, что это дело рук человеческих или что он как-то связан с Прежними Людьми, о которых я иногда слышал. Для меня это был просто берег, сначала он изгибался, а потом уходил прямо к дальним холмам. Берег — часть мира, не более удивительная, чем река, небо или холмы.
Я часто бродил по верху, но редко спускался, почему-то та сторона казалась мне чужой; не враждебной, но и не моей. Однако я открыл одно местечко, где дожди, сбегая по склону, размыли в песке целую канаву. Если усесться сверху да сильно оттолкнуться, можно здорово скатиться, пролететь пару метров и шлепнуться в мягкий песок.
Часто бывая там, я никогда никого не встречал, а тут вдруг, поднимаясь после третьего спуска, услышал голос:
— Привет!
Сначала я не понял, откуда донесся голос, осмотрелся, не сразу заметил, как шевелятся верхние ветки большого куста. Они раздвинулись, высунулось лицо: маленькое, загорелое, обрамленное темными кудрями. Выражение лица серьезное, но глаза так и сверкают. Сначала мы молча разглядывали друг друга, потом я ответил:
— Привет!
Поколебавшись, она все же выбралась из-за куста. Передо мной стояла девочка, пониже меня, видно, помоложе; в домотканых красно-коричневых брючках и желтой рубашке Крест, по обычаю нашитый спереди, был из темно-коричневой ткани. Волосы подвязаны двумя желтыми бантиками Она постояла на месте в нерешимости, потом любопытство одолело осторожность, и она шагнула вперед.
Я попросту таращился на нее — чужая девчонка! Время от времени, по праздникам, собирались вместе все окрестные дети, потому я и поразился, встретив совершенно чужое лицо.
— Как тебя зовут?
— Софи. А тебя?
— Дэвид, — ответил я. — Ты где живешь?
— Вон там, — она неопределенно махнула рукой. Потом отвела глаза, посмотрела на мою канавку. — Здорово? Помолчав, я предложил:
— Попробуй.
Она уставилась на меня серьезными глазами, потом вдруг решилась, взобралась наверх, уселась и помчалась вниз, так что волосы и ленты развевались по ветру. Потом скатился я. Глаза ее сияли от Возбуждения, Софи уже не казалась такой серьезной.
— Давай еще!
Несчастье произошло на третий раз. Она уселась, оттолкнулась, съехала, свалилась в песок, но почему-то левее, чем обычно. Я тоже уселся, ожидая, чтобы она отошла в сторону. Но она не двигалась.
— Эй! — нетерпеливо крикнул я. Она попыталась встать, вскрикнула.
— Ой, не могу, больно!
— Что случилось? — спросил я, съехав вниз и подойдя к ней.
Лицо Софи сморщилось, в глазах стояли слезы.
— Левая нога застряла.
Я разгреб песок руками. Левый ботинок попал между двух острых камней, я попробовал вытащить его. Ничего не получилось.
— Ты не можешь… ну, выкрутиться? Она стиснула губы, попыталась покрутить ногой, но ничего не вышло.
— Давай подергаю?
— Нет, ой, нет, больно?
— Давай я разрежу шнурки, а ты вытянешь ногу, — предложил я.
— Нет, — испугалась девочка, — мне нельзя! Я растерялся. Если бы она сумела высвободить ногу из ботинка, мы бы легко выдернули его, но она не соглашалась, и я не знал, что делать. Софи откинулась на песок.
— Ой, как больно, — Она больше не могла сдерживаться, слезы так и покатились из глаз, но она не ревела, только поскуливала, как щенок.
— Снимай! — сказал я.
— Нет, я не должна, не должна!
Я сел рядом, не зная, как быть. Она стиснула мою руку и заплакала Ясное дело, нога-то болела все сильнее. Впервые в жизни мне предстояло принять решение, и я его принял.
— Снимай, а то так и умрешь тут! Софи согласилась — не сразу, но все же согласилась. Пока я разрезал шнурки, она с волнением следила за мной, а потом попросила:
— Отойди и не смотри!
Я заколебался. Но детство ведь переполнено всякими непонятными правилами, так что я отошел и стал к ней спиной.
Сначала она лишь пыхтела, потом снова заплакала. Я обернулся.
— Не могу — Софи со страхом глядела на меня сквозь слезы.
Я присел посмотреть.
— Только никому не рассказывай, никогда! Обещаешь? Я кивнул. Она не кричала, только поскуливала. Когда я наконец высвободил ногу, выглядела она ужасно, то есть вся ступня у нее распухла, я и не заметил, что пальцев там больше чем надо.
Я вытащил и башмак, протянул ей, но обуться Софи не смогла, да и наступать на распухшую ногу ей явно было больно Я попробовал понести ее на спине, но она оказалась тяжелее, чем я думал.
— Так нам далеко не уйти, лучше сбегаю за помощью, — сказал я.
— Нет, — возразила она. — Я доползу.
Она довольно долго ползла, не жалуясь на боль, а я плелся рядом с башмаком в руках. Наконец Софи остановилась. Брючки ее протерлись, коленки тоже были стерты до крови. Мне не часто встречались даже мальчишки, способные столько терпеть, и я слегка оробел. Я помог ей подняться, она оперлась на меня и показала струйку дыма там, где находился ее дом. Оглянувшись, я увидел, что девчонка заползает в кусты, а потом побежал.
Дом я отыскал сразу, постучал, волнуясь, и дверь открыла высокая женщина. На красивом лице выделялись яркие большие глаза. Платье на ней было красноватое, немного короче, чем носили у нас, но крест нашит так же, как нашивали дома, от горла к подолу, с перекладиной на груди. Крест был зеленый, как и косынка на голове.
— Вы — мать Софи? — спросил я. Она пристально посмотрела на — меня и спросила, нахмурившись: