Выбрать главу

Тем не менее, если он хочет построить пароход, ему придется обеспечить свои фабрики топливом. Если он хочет получить алюминий для изготовления электрических моторов и генераторов, ему потребуются бокситы, платина и криолит.

Поставщиком этих трех минералов являлся Душевный Город — страна, расположенная в двадцати шести милях ниже по Реке. Всеми делами там заправлял Элвуд Хакинг, который люто ненавидел белых. В обмен на бокситы, киноварь и платину он требовал руду и стальное оружие, хотя Пароландо — государство Клеменса — само нуждалось в металле. Кроме того, добавляя новое бремя, Хакинг отказался выделять своих людей на разработку рудников и транспортировку добытого сырья.

Сэм тяжело вздохнул. Почему, черт возьми, Незнакомец направил метеорит так далеко от бокситовых отложений? Впрочем, Сэм и Кровавый Топор, приплыв сюда первыми после катастрофы, могли бы провозгласить район Душевного Города своей территорией, и тогда воскресшему Хакингу пришлось бы либо подчиниться Клеменсу, либо убраться куда-нибудь подальше.

Очевидно, даже мощной технологии этиков с трудом удалось сдвинуть с орбиты эту огромную железно-никелевую комету. И им еще повезло, что она упала всего лишь в двадцати шести милях от залежей бокситов и других минералов. Пожалуй, Незнакомец мог считать, что попал прямо в яблочко. Перед тем как отправиться на какое-то задание, он сказал Клеменсу, что минералы находятся в семи милях вверх по течению. Незнакомец ошибся, и эта ошибка обрадовала и расстроила Сэма. Он сожалел, что минералы оказались не в его власти, но радовался тому, что этики тоже могли ошибаться.

К сожалению, данный факт не позволял человечеству выбраться из речной долины, зажатой между отвесными скалами высотой в двадцать тысяч футов — этакая бесконечно длинная тюрьма шириной в 9,9 мили. И люди будут томиться здесь многие тысячелетия, если только он, Сэмюэль Ленгхорн Клеменс, не построит свой пароход.

Сэм подошел к сосновому шкафчику, со вздохом открыл дверцу и вытащил темную стеклянную бутылку. В ней плескалось около двадцати унций бурбона, подаренного людьми, которые не употребляли спиртного. Сделав большой глоток, он замотал головой, похлопал себя по груди и, крякнув, поставил бутылку на место.

«У-ух! Нет ничего лучше, чтобы начать новый день, — подумал Сэм. — Особенно после такого кошмара. Интересно, почему Великий Цензор Снов пропускает в прокат такую жуткую чушь? Неужели он воспылал ко мне такой любовью, что уже не вносит в мои грезы никаких исправлений? Или, наоборот, невзлюбил меня за какой-то промах?»

«А кто тебя теперь любит, Клеменс? — захихикал внутренний голос. — Люди знают, что ради корабля ты переступишь через их дружбу и любовь. Я уже не говорю о Ливи, которая была твоей женой тридцать четыре года».

Сэм выругался, пригладил несуществующие усы и вновь достал из шкафчика бутылку. После пары глотков по щекам покатились слезы, но он не захотел выяснять причину их появления. Возможно, во всем виноват бурбон или грустные мысли о Ливи. В этом мире сложных взаимоотношений и таинственных дел — или деятелей — причиной слез могло быть и то и другое. А о скольких вещах он даже боялся подумать! Темное подсознание с трепетом ожидало момента, когда рассудок согнется, чтобы завязать свои интеллектуальные шнурки. И тогда оно вышибет его из черепа пинком под зад… и Сэм сойдет с ума.

Пройдя босиком по бамбуковому коврику, он подошел к боковому окну. Там внизу, в двухстах ярдах от его дома, под сенью «железного» дерева стояла небольшая хижина с конической крышей, где в маленькой спаленке лежала на кровати Оливия Ленгдон Клеменс — его бывшая жена. А рядом с ней храпел своим длинным крючковатым носом Савиньен де Сирано II де Бержерак — дуэлянт, вольнодумец и поэт.

— Эх, Ливи! Как ты только могла? — прошептал Сэм. — Как ты могла разбить мое сердце?

Прошел год с тех пор, как она пришла сюда вместе с Сирано де Бержераком. Клеменс пережил тогда страшное потрясение. За семьдесят четыре года, проведенные на Земле, и двадцать один год пребывания в мире Реки он не испытывал ничего подобного. И все же Сэм оправился. Вернее, оправился бы, не получи он нового, столь же сильного и болезненного удара. Конечно, Клеменс знал, что два десятка лет его жена не обходилась без мужчины. Оливия вновь обрела молодость, красоту и страсть. И она вряд ли верила в возможность встречи с мужем. Он и сам за это время поменял полдюжины подруг. Так какой же верности можно было требовать от Ливи? Но Сэм надеялся, что, увидев его, она бросит своего поклонника, как обезьяны бросают надоевшую монету. А этого не произошло! Она любила де Бержерака.

После той ночи, когда она вышла из речного тумана, он видел ее почти каждый день. Они сдержанно беседовали друг с другом, а порой, разорвав покров отчужденности, шутили и смеялись, как в былые дни на Земле. На какой-то миг их взгляды встречались и говорили друг другу, что любовь по-прежнему соединяет их сердца незримой нитью. И Клеменс, почти взрываясь от страсти, жалившей его, как рой пчел, пытался отвлечь себя беседой или шуткой и смеялся, смеялся, смеялся, пока не появлялось желание заплакать. Против воли он протягивал к ней руки, и она мгновенно отступала, убегая к Сирано или уходя на его поиски, если француза не было рядом.

Она проводила каждую ночь с этим непристойным, грубым и носатым мужчиной, которому удавалось сочетать в себе пугающую язвительность, остроумие и незаурядный талант.

— Возмужавший лягушонок, — прошептал Сэм.

Внезапно в его уме возникла картина, на которой француз, квакая от похоти, прыгал вокруг поникшей и печальной Ливи. Его руки тянулись к ее белому телу, и он, прыгая и квакая…

Клеменс содрогнулся. Нет, так не годится. Он не мог забыть о ней даже тогда, когда приводил в свой дом других женщин — приводил тайно, хотя и не имел причин этого скрывать. Сэм искал забвение в палочках мечтательной резинки, но, несмотря ни на что, образ жены вплывал в кипящее море наркотических грез и еще сильнее раздувал ураган желаний. Прекрасное судно «Ливи», с раздутыми белыми парусами, изящным корпусом и округлой кормой…

И еще Сэм слышал ее смех — зовущий очаровательный смех. Его он выносил тяжелее всего.

Он перешел к двум передним иллюминаторам, около которых на дубовом постаменте возвышалось штурвальное колесо. Этот кабинет заменял ему рулевую рубку, а две задние комнаты он называл по-моряцки — «техас»[64]. Дом построили на склоне холма, поэтому переднюю часть здания поддерживали тридцатифутовые сваи. Чтобы попасть внутрь, надо было подняться по лестнице (или, пользуясь морской терминологией, по трапу с правого борта) либо пройти с холма через заднюю дверь, которая вела в «техас». На крыше «рубки» находился большой колокол — насколько Сэм знал, единственный в этом мире. Вскоре пробьет шесть склянок, и тогда Сэм ударит в большой колокол, чтобы темная долина пробудилась к жизни и новому дню.

Глава 16

Туман лениво сползал к Реке, открывая приземистую грибообразную глыбу питающего камня, которая стояла в полутора милях на берегу. Внезапно Сэм увидел, как из дымки появился корабль, выглядевший на таком расстоянии красивой детской игрушкой. Он заметил две маленькие фигуры, которые спустились в лодку, быстро добрались до берега, а затем побежали куда-то вправо. Звезды щедро изливали свет, и Сэм без труда отслеживал путь этих двух спешивших мужчин. Проскользнув между фабричными бараками, они обогнули двухэтажную гончарную мастерскую и направились к холмам. Сэм потерял их из виду, но ему показалось, что странная пара спешила в бревенчатый «дворец» Иоанна Плантагенета.

Куда же смотрела пограничная служба Пароландо? Через каждые четверть мили на берегу Реки возвышались тридцатифутовые охранные вышки, где круглосуточно дежурило по четыре наблюдателя. Заметив что-то подозрительное, они должны были ударить в барабаны, затрубить в костяные горны и зажечь смоляные факелы.

вернуться

64

С точки зрения американцев, Техас — самый южный, а значит, и самый «задний» штат. (Примеч. пер.)