Туда-сюда перед глазами Кэрда. Кузнечик попал в фокус человеческого взгляда и вышел из него. Изображение стало четким, потом расплылось. Но Кэрд успел рассмотреть пурпурные усики, ярко-зеленую головку, золотые глаза, оранжевые ножки и туловище в черную клетку.
— Озма! — простонал он и зарыдал, не видя кузнечика из-за слез.
Он превратился в реку слез, сотрясаемую подземными толчками. Он не мог больше при всем желании справиться с собой. Он рыдал, вцепившись в землю простертыми вперед руками.
Он предал всех — государство, иммеров, своих любимых, своих друзей и себя самого.
Голоса внутри вопили, ревели и раздирали его на части.
Он перевернулся на спину, лицом к деревьям, и смутно осознал, что на него смотрят сверху двое мужчин.
Глава 34
Сегодня вторник праздновал Рождество.
Джефф Кэрд смотрел из окна вниз на огромный двор лечебницы. Она помещалась на Западной Сто двадцать первой улице, недалеко от пересечения авеню Фредерика Дугласа и Сент-Николас. Легкий, быстро тающий снег сделал мир бело-зеленым. Это было первое дыхание зимы и, возможно, последнее. Ни во дворе, ни на деревьях не было праздничного убранства, но во многих окнах дома напротив виднелись веточки остролиста или фигурки Санта-Клауса со своим оленем.
— Святой Николай, — сказал Кэрд. — Великий раздаватель подарков. Прямо как наше государство.
Он отвернулся от окна, подошел к столу психика и сел в кресло.
— А Фредерик Дуглас — это раб, который вывел своих людей из неволи. Это я.
— Ваших людей больше нет, — сказала психик.
— Иммеров? — испугался Кэрд.
— Нет, — улыбнулась врач. — Вы прекрасно знаете, что я имела в виду не иммеров, а ваших двойников.
Кэрд молчал, и она спросила:
— Вы по-прежнему испытываете чувство большой потери?
— Да, — кивнул Кэрд, — меня точно выпотрошили. Кузнечик послужил ключом, стимулом, затравкой, катализатором.
— Забавно — я хотела сказать, весьма примечательно — то, что вы вместе с новыми личностями вырастили и новые нервные клетки. Теперь, когда вы ими больше не пользуетесь, они в принципе должны отмереть. Никакого сокращения в вашей нервной системе не наблюдается, однако вы излечились. Излечились от множественного расщепления личности, хочу я сказать.
— Вы в этом уверены?
— А вы разве нет? Разумеется, вы здоровы. Насколько нам известно. Иными словами, если вы не нашли какого-то способа обмануть туман правды. Вы были бы первым, кому это удалось, и я на сто процентов уверена, что вам не удалось.
— Вам известно даже, что я ни разу, ни единого разу не подумал о побеге.
— Не скрою от вас, это еще более загадочное явление, — нахмурилась психик. — Даже если вы не испытывали желания бежать, вы все равно должны были иногда думать об этом. Хотя бы фантазировать. Склонность к фантазии — одна из черт вашего характера. Я не могу этого понять.
— Возможно, я излечился вполне. И государство наконец-то получило своего образцового гражданина.
— Таких граждан не существует, — снова улыбнулась врач, — так же как не существует образцовых государств. Наше общество, правда, настолько близко к совершенству, насколько это возможно. Оно построено на принципах просвещенного деспотизма, но это вынужденная необходимость. Вы ведь знаете историю. И знаете, что еще ни одно правительство не обеспечивало такого изобилия, хорошего жилья для всех, всяческих излишеств, бесплатного образования и медицинского обслуживания…
— Помилосердствуйте, — вскинул руку Кэрд. — Скажите лучше, смогу ли я когда-нибудь выйти отсюда и снова занять свое место в этом обществе.
— Очень возможно. По моему мнению, у вас есть все потенциальные возможности вылечиться полностью. Но…
— Но?
— Есть еще политические соображения. Не хочу вас огорчать, но всемирный совет весьма недоволен, и народ требует наказания.
— Стало быть, даже и в нашем, почти образцовом обществе, — со вздохом сказал Кэрд, — политики толкуют закон по своему усмотрению.
Врач сделала гримасу.
— Есть ситуации, в которых… впрочем, неважно. Сказать по правде, Джефф, вам и прочим иммерам еще повезло, — что вас не каменировали сразу же после суда. И хорошо, что суд вообще состоялся. Вы все могли бы, конечно, избавить государство от лишних расходов, если бы покончили с собой еще перед арестом. У вас были для этого все возможности, но воспользовались ими очень немногие. Все вы слишком хотели жить.