— Еще одна измена, — сказал Кэрд.
Он не чувствовал за собой вины. Чувство вины, как и многое другое, смыли те его слезы. Вода камень точит.
Наступило долгое молчание. Затем врач с заметным нежеланием сказала:
— Мне поручили — точнее, приказали — сообщить вам, что детектив майор Пантея Сник требует разговора с вами. Она хочет поблагодарить вас за то, что вы спасли ей жизнь. В этой просьбе ей, разумеется, было отказано.
— Сник? — улыбнулся Кэрд. — Неужели это правда?
— Зачем бы я стала вам лгать?
— Это так, риторический вопрос. Ну и ну! Знаете, у меня почему-то такое чувство, что я все-таки увижусь с ней.
— И это чувство делает вас счастливым — не знаю только почему. Вы должны понимать, что ни малейшей возможности увидеться с ней для вас не существует. А предчувствия — всего лишь предрассудок.
— А мне кажется, что предчувствия вырабатывает заложенный в нас биологический компьютер. Он просчитывает все варианты нашего будущего и их вероятность. И предсказывает событие, которое электронный компьютер расценил бы как маловероятное. Просто у живого компьютера больше данных, чем у электронного.
— Просто в схемах электронного компьютера нет такого понятия, как надежда. Надежда не содержит в себе информации. Это иррелевантное электромагнитное поле.
— Иррелевантное? Разве есть что-нибудь иррелевантное в этой Вселенной, где все взаимосвязано? И все же… — Помолчав, Кэрд продолжил: — Я слышал — не спрашивайте от кого: ваши попытки держать меня в полной изоляции не совсем удались, — я слышал, что в телерепортажах о судебных процессах над иммерами ни слова не говорилось о предотвращающих старение вирусах.
На лице врача не отразилось ничего — она лишь слегка побледнела и сказала:
— Ну откуда вы могли это слышать? И о каких вирусах вы говорите? Опять какие-то бредовые идеи?
— Да, мне никто ничего не говорил, — улыбнулся Кэрд. — Я это выдумал, чтобы посмотреть, как вы будете реагировать. Чтобы проверить, правда ли то, о чем я подозревал. Можете с тем же успехом рассказать мне все, как есть. Я ведь лишен возможности кому-то это передать. Я знаю, что все иммеры на допросах показали, что принимали эликсир. И эти показания должны были быть переданы по начальству. Однако я убежден, что об этом так никто и не узнал, кроме следователей, их начальников и, конечно, всемирного совета. Средства массовой информации остались в неведении.
Психик, побледнев еще больше, дала команду полоске-монитору перемотать запись назад и стерла весь текст с момента упоминания Кэрдом вирусов. Затем отключила полоску.
— Думаете, вы очень умны? — сказала она. — Глупец! Вы сами напрашиваетесь на немедленное окаменение!
— Какая разница? Я все время знал, что меня все равно не выпустят отсюда, даже если вылечат. Ни одного из иммеров не выпустят. Правительство проделает все, что положено по закону, продержит нас, сколько требуется, а потом объявит нас неизлечимыми и каменирует. После чего нас спрячут так, чтобы нельзя было найти.
У правительства просто нет другого выхода. Оно не может нас освободить, поскольку мы знаем о существовании эликсира. По истечении минимального срока, за который нас, «психически неустойчивых», возможно «излечить», мы все отправимся в каменаторы. Мне осталось жить каких-нибудь два субмесяца, если можно назвать это одиночное заключение жизнью. Два месяца — потом правительство забеспокоится и решит, что пора нас каменировать. Решит и тут же осуществит это — ему не составит труда замаскировать свои незаконные действия.
— Вы не знаете, что говорите!
— Нет, знаю. И вы знаете, что я знаю. Вы должны также знать, если у вас есть хоть немного разума, что подвергаетесь почти такой же опасности, как и я. Самое лучшее, чем могут правительственные чины обеспечить ваше молчание, — это предложить вам эликсир. Но ведь вы этим не ограничитесь. Вы захотите продлить жизнь своему мужу, своим детям, всем, кого вы любите. Ведь вы, конечно, постараетесь добыть эликсир и для них? Будете просить об этом? А что, если вам откажут?
Правительство не может позволить себе так рисковать. Эликсир им нужен для себя, для очень тесного круга, как следует предположить. Общественности они ничего не сказали и не скажут. Слишком большие социальные, политические и какие угодно последствия вызвала бы такая информация. Они держат это в тайне, совершая ту же ошибку, которую совершил Иммерман. Так что и вы, и все, кто допрашивал иммеров, и все, кто общается с ними теперь, крайне опасны для этой элиты, для новых иммеров!
И главное различие между старыми и новыми в том, что мои собратья, по крайней мере, хотели изменить нашу систему к лучшему!