В первую ночь Бёртон стоял на карауле. В следующую он ночевал с Алисой в хижине около причала. Здешние жители, в большинстве своем критяне минойской эпохи, были гостеприимны и любили повеселиться. Ночью они пели и плясали у костров, пока не выпивали весь запас лишайникового самогона, и лишь тогда валились в постель поодиночке, попарно или «плюралистично», как выражался Бёртон. Он радовался случаю пожить здесь несколько недель и добавить новый язык к длинному списку тех, которые уже знал. Основными правилами грамматики и начальным запасом слов Бёртон овладел быстро благодаря близкому родству языка с финикийским и древнееврейским. Однако этимология многих слов не была семитской — они остались от аборигенов Крита, растворившихся среди завоевателей с Ближнего Востока. Все местные, разумеется, говорили на эсперанто, хотя и отличающемся несколько от того, что изобрел доктор Заменгоф.
Для Иоанна не составило труда уговорить свою новую пассию стать его любовницей. Трудность заключалась в другом: Логу негде стало жить, а списать ее на берег Иоанн без веской причины не мог. Каким бы он ни был самодержцем, права человека ему не позволили бы нарушать.
Памятуя о Великой хартии вольностей, Иоанн не хотел раздражать свою команду, что не мешало ему обдумывать, как бы избавиться от Логу на законном основании.
На четвертую ночь стоянки, когда Иоанн пребывал с Голубоглазой в своей роскошной каюте, а Бёртон с Алисой — в своей небольшой, но удобной, с неба спустился вертолет и сел на летную палубу «Рекса».
Немного позже Бёртон выяснил, что этот десант был послан с дирижабля «Парсеваль» с приказом взять короля Иоанна в плен или убить его, если такой возможности не представится. Тогда Бёртон понял одно: на «Рексе» стреляют — стало быть, дело неладно. Он обмотал вокруг пояса повязку, закрепив ее магнитными застежками, схватил со стола шпагу и заряженный пистолет и выскочил наружу, не обращая внимания на недоуменные крики Алисы.
На борту слышались вопли вперемежку со стрельбой, а потом раздался сильный взрыв — по всей видимости, в машинном отделении. Бёртон во всю прыть бросился к пароходу. В рубке горел свет — там кто-то был. Колеса начали вращаться. «Рекс» дал задний ход, но Бёртон перескочил на променад котельной палубы еще до того, как чалочные канаты натянулись, вывернув тумбы, и обрушился причал.
Миг спустя к Бёртону с мостика сошел незнакомец. Бёртон разрядил в него пистолет, но промахнулся. Выругавшись, он отшвырнул оружие и устремился к противнику. Тот встретил его со шпагой в руке.
Никогда еще Бёртон не сходился в поединке с подобным демоном! И неудивительно. Этот длинный тощий демон был Сирано де Бержерак. Он шутливо представился Бёртону во время краткой передышки, англичанин же предпочел не тратить дыхания. Оба уже получили легкие раны — верное свидетельство того, что их силы были равны. Тут поблизости кто-то закричал, Бёртон отвлекся, и этого оказалось достаточно. Шпага француза пронзила ему бедро.
Бёртон кулем свалился на палубу. Боль пришла несколько секунд спустя, и ему пришлось стиснуть зубы, чтобы не закричать. Де Бержерак проявил благородство. Он не стал убивать Бёртона и запретил своему человеку, который как раз появился, стрелять в поверженного врага.
Вертолет вскоре поднялся в воздух, поливаемый огнем с палубы.
Но не успел он набрать и ста футов, как чье-то нагое белое тело, мелькнув в луче прожектора, упало с него во мрак. Кто-то не то спрыгнул, не то был сброшен. Король Иоанн, догадался Бёртон.
Англичанин со стонами туго обвязал обильно кровоточащую рану куском материи и заставил себя доползти до лестницы, ведущей на мостик. «Рекс» дрейфовал вниз по течению, и с этим ничего нельзя было поделать. Иоанна подняли на борт несколько секунд спустя, без сознания, со сломанной рукой и ногой.
Через пять миль «Рекса» прибило к берегу, и десять минут спустя подоспели первые люди короля, все это время бежавшие по берегу вслед за пароходом.
Доктор Дойл сложил вместе сломанные кости Иоанна и напоил его «ирландским кофе», виски, против шока.
Когда Иоанн оправился достаточно, чтобы ругаться и бушевать, он сразу занялся этим. Однако он был рад, что остался в живых, а мотор можно было починить, благо на складе имелся запас драгоценного алюминиевого провода. Правда, на ремонт уйдет не меньше месяца, а пароход Клеменса между тем медленно, но верно приближается.