Глава 17
Герман Геринг проснулся весь в поту от собственного стона. Ja, mein Furer! Ja, mein Furer! Ja, mein Furer! Ja, ja, ja!
Орущее лицо поблекло. Исчез черный пороховой дым, валивший сквозь выбитые окна и проломленные стены. Исчезли сами окна и стены. Басовые раскаты русской артиллерии, аккомпанировавшие альто-сопрано фюрера, заглохли вдали. Зудящий гул, сопровождавший речь безумца, тоже утих — Геринг смутно осознал, что это гудели моторы американских и британских бомбардировщиков.
Мрак кошмара сменился ночью Мира Реки.
Но эта ночь была мирной и успокаивающей. Герман лежал навзничь на бамбуковой койке, касаясь теплой руки Крен. Крен пошевелилась и пробормотала что-то — наверно, разговаривала с кем-то во сне. Уж ей-то не приснится ничего, что вызвало бы горе, растерянность или ужас. Она видит только хорошие сны. Крен — дитя Реки, она умерла на Земле в шестилетнем возрасте и ничего не помнит о своей родной планете. Ее первые смутные воспоминания относятся к пробуждению в этой долине, без родителей, вдали от всего, что было ей знакомо.
Германа согрели прикосновение к спящей и приятные воспоминания о годах, прожитых вместе с ней. Он встал, накинул свою утреннюю хламиду и вышел на бамбуковый помост. Вокруг теснились многочисленные хижины их яруса. Чуть выше начинался следующий ярус, а за ним другой. Ниже помещалось три яруса. Все это были мостки, тянувшиеся, насколько видел глаз, с юга на север. Опорами служили обыкновенно тонкие столбы из камня или «железного» дерева; длина пролетов, как правило, разнилась от ста пятидесяти до трехсот с лишним футов. Там, где требовались добавочные подпорки, ставились дубовые или сложенные из камней колонны.
Ширина долины здесь составляла тридцать миль, а Река образовывала озеро десять миль шириной и сорок длиной. Горы не превышали шести тысяч футов, к счастью для жителей — здесь был уже дальний север, и в долину поступало не слишком много света. На западном конце озера горы входили в Реку, и Река там, бурля, вливалась в узкую теснину. В теплые часы дня восточный ветер несся по ущелью со скоростью пятнадцать миль в час. На выходе он терял часть своей силы, но рельеф местности создавал там восходящие потоки, которые местные жители использовали в своих целях.
Повсюду на суше высились скальные столбы со множеством вырезанных в них скульптурных изображений. Между ними на разных уровнях были переброшены подвесные мосты из бамбука, сосны, дуба и тиса. На них через равные промежутки, зависящие от выносливости моста, стояли хижины. На верхушках более широких столбов хранились планеры и оболочки воздушных шаров.
В округе гремели барабаны, завывали рыбьи рога. На порогах хижин начинали появляться зевающие, потягивающиеся жители Над горами показался край солнечного диска — это означало официальное начало дня. Температура воздуха скоро поднимется до 60 градусов по Фаренгейту — еще тридцать, и было бы как в тропиках. Через пятнадцать часов солнце закатится за горы, а еще через девять взойдет снова. Продолжительность его пребывания на небе почти возмещает его слабое тепло.
С двумя Граалями в закинутой за спину сетке Герман слез на пятьдесят футов вниз. Крен сегодня не работала и могла поспать подольше. Позже она спустится, возьмет свой грааль из кладовой, устроенной у камня, и съест свой завтрак.
По дороге Герман здоровался со знакомыми — из здешнего двухсотсорокавосьмитысячного населения он тысяч десять знал по именам. Из-за недостатка бумаги в долине приходилось напрягать и тренировать память — впрочем, Геринг и на Земле отличался феноменальной памятью. Изъяснялся он на урезанном, облегченном эсперанто, принятом в Вироландо:
— Bon ten, eskop (Доброе утро, епископ).
— Tre bon ten a vi, Fenikso. Pass ess via (И тебе доброе утро, Феникс. Мир тебе).
Здесь Герман держал себя учтиво, но со следующими встречными шутил.
Герман Геринг переживал счастливую пору своей жизни. Но он не всегда был счастлив. История его была длинной, почти всегда печальной и бурной, хотя и не без веселья и мирных промежутков, и далеко не всегда поучительной.
Вот его земная биография.
Родился он в Розенхейме, в Баварии, 12 января 1893 года. Отец его, офицер колониальных войск, стал первым губернатором немецкой Юго-Западной Африки. В возрасте трех месяцев Герман расстался с родителями, уехавшими на три года на Гаити, где отцу дали пост генерального консула. Длинная разлука с матерью в столь нежном возрасте плохо отразилась на Германе. Тоска и одиночество того времени так и не изгладились из его памяти.
Когда же в детстве он понял, что у матери роман с его крестным отцом, он почувствовал к ней глубокое презрение, смешанное с яростью. Но открыто свои чувства не проявил.