Нур, однако, чувствовал себя вполне вольготно. Бёртон еще немного последил за ними и задремал. В следующий раз он проснулся оттого, что Нур его тряс.
Бёртон встал, зевая. Ах-К’ак стоял у полок и ел тушенку с хлебом. Он жестом предложил Бёртону присоединиться. Тот потряс головой, не желая подходить к нему ближе, чем необходимо. Взяв пистолет из-под подушки, Бёртон положил его в кобуру. Он заметил, что Ах-К’ак тоже при оружии. Ничего примечательного в этом не было — какой же смысл нести караул без оружия.
Бёртон, стоя футах в шести от Ах-К’ака, сказал, что выйдет помочиться. Майя, с набитым ртом, кивнул. Он похудел за это трудное путешествие и теперь, похоже, вознамерился вернуть утраченное.
Если этот обжора действительно Икс, подумал Бёртон, то он превосходный актер.
Бёртон шел по туннелю, то и дело оглядываясь и прислушиваясь, не раздадутся ли сзади шаги. Фонарь он зажег только у выхода из пещеры, поставив его на покатый пол. Луч устремился в мокрый, тяжелый туман. Быстро покончив со своим делом, Бёртон вернулся в пещеру.
Вот подходящий случай для Ах-К’ака, чтобы напасть. Но Бёртон ничего не слышал, кроме шума волн, дробящихся о скалы неподалеку. Когда он вернулся, Ах-К’ак сидел, прислонясь к стене, закрыв глаза и повесив голову.
Бёртон прислонился к противоположной стене. Вскоре майя встал, потянулся и показал знаком, что хочет выйти. Бёртон кивнул. Ах-К’ак, болтая отвисшим подбородком, пошел в туннель. Бёртон решил, что был излишне подозрителен. Через минуту ему стало казаться, что он был недостаточно подозрителен. Что, если майя все-таки Икс и у него где-то поблизости спрятана лодка? В какой-нибудь щели, до которой можно дойти по мелководью.
Прошло десять минут — не такой уж долгий срок. Может, пойти следом за Ах-К’аком?
Не зная, на чем остановиться, Бёртон увидел, что майя возвращается, и вздохнул с облегчением. Прошла уже половина их вахты, остальные спят уже не так крепко, и их легче будет разбудить в случае чего.
Да и для Икса логичнее было бы дождаться прибытия в башню. Там, на своей территории, ему будет легче с ними справиться.
После шестичасового сна Бёртон разбудил всех. Они прогулялись наружу — мужчины отдельно, женщины отдельно — и вернулись, жалуясь на холод. Бёртон и Ах-К’ак к тому времени разлили воду из фляг по чашкам, взятым из Граалей, приготовясь добавить туда растворимый кофе, одновременно нагревавший воду. Все попили кофе и сели завтракать. Некоторые опять вышли к морю. Грумз заявила, что нехорошо оставлять скелеты без погребения, и подняла такой шум, что Бёртон счел за лучшее уступить ей. Какая теперь разница — чуть раньше или чуть позже?
Кости вынесли и бросили в море после прочтенной Грумз пространной молитвы. Скелет, лежавший ближе к туннелю, определенно принадлежал матери Билссид, но никто не сказал ей об этом, чтобы не причинить горя. Бёртон и еще несколько человек помнили рассказ Пахери: когда египтяне вошли сюда, на черепе сохранились еще остатки скальпа с черными курчавыми волосами.
Вернувшись, они загрузили одну из тридцатиместных лодок своими пожитками и поставили туда шестьдесят банок с консервами. Четверо мужчин подняли большую, но очень легкую лодку и вынесли через туннель к морю. Следом двое мужчин и двое женщин несли лодку поменьше, которой предстояло идти за первой на буксире.
Бёртон, спрошенный, зачем им лишняя лодка, ответил:
— На всякий случай.
Он сам не знал, какой это может быть случай. Но лишняя предосторожность не помешает.
Выходя последним, он оглянулся в последний раз. Было очень тихо, а горящие светильники и пустые лодки создавали странное впечатление. Будут ли у группы Бёртона последователи? Он сомневался в этом. Их экспедиция третья и пока что самая успешная. Все делается три раза. Бёртон подумал о Джо Миллере, дважды упавшем в море. Уж тут-то третьего раза не будет?
Может, и будет, если мы постараемся, подумал он.
Все, кроме Ах-К’ака и Гильгамеша, сели в большую лодку, столкнули ее на воду, влезли и принялись вытирать ноги. Бёртон досконально изучил табличку-карту, запомнив ее наизусть. Стоя на помосте у штурвала, он нажал одну из клавиш, и панель осветилась. Обозначений под клавишами не было, но на схеме показывалось, для чего они предназначены.
Одновременно с подсветкой на экране вспыхнул ярко-оранжевый цилиндр — башня.
— Можно трогаться, — сказал Бёртон, нажимая вторую клавишу. — Ну что — вперед?
— Вперед, на встречу с мудрецом из страны Оз, Королем-рыбаком![11] — сказал Фрайгейт. — К Священному Граалю!
— Если грааль и вправду священный, — засмеялся Бёртон, — что мы-то тогда здесь делаем?
Что бы ни двигало лодку — не было ни вибрации, ни следа за кормой, — она быстро шла вперед. Скорость регулировалась с помощью пластиковой груши, прикрепленной к штурвалу справа. Для этого грушу следовало сжать или отпустить. Бёртон, повернув штурвал так, чтобы изображение башни передвинулось из правого угла экрана в его центр, начал жать грушу. Лодка резала волны, идя по морю наискосок. Брызги мочили сидящих сзади, но Бёртон не сбавлял хода.
Он то и дело оглядывался. В темноте и тумане он не видел даже кормы, а пассажиры жались в кучку, напоминая в своих белых одеяниях души, перевозимые в ладье Харона.
Все молчали, точно и впрямь души усопших.
По словам Пахери, лодке Эхнатона потребовалось часа два, чтобы дойти до башни. Это потому, что фараон боялся вести ее на предельной скорости. Согласно показаниям радара «Парсеваля», диаметр моря составляет тридцать миль. А диаметр башни — миль десять. Так что от пещеры до нее — всего двадцать миль. Лодка фараона, наверно, ползла, делая не больше десяти миль в час.
Башня на экране быстро увеличивалась — и вдруг вспыхнула огнем.
Значит, цель совсем близко.
По инструкции теперь следовало нажать очередную клавишу. Бёртон так и сделал, и два необычайно ярких носовых прожектора ударили в туман, осветив огромную закругленную стену.
Бёртон отпустил грушу — лодка сразу сбавила скорость и начала дрейфовать. Снова включив энергию, Бёртон развернул ее и направил к темной громаде. Он нажал еще одну кнопку — и в гладкой на вид стене открылась большая овальная дверь, толстая, как в подвале банка.
Из нее лился свет.
Бёртон сбросил тягу и повернул штурвал. Лодка стукнулась бортом о порог. Множество рук ухватилось за дверь, удержав лодку на месте.
— Аллилуйя! — завопила Блессид Грумз. — Мама, скоро я приду к тебе и воссяду по правую руку от Господа нашего!
Все остальные вздрогнули. Тишина, нарушаемая только легким стуком лодки о металл, была так глубока и всех так потрясло то, что башня наконец открылась перед ними, что вопль Блессид показался им чуть ли не святотатством.
— Тихо! — крикнул Фрайгейт и тут же засмеялся — Блессид легко его заглушила.
— Мама, я иду! — вопила она.
— Заткнись, Грумз! — сказал Бёртон. — Не то я, ей-Богу же, вышвырну тебя за борт! Нашла место истерику закатывать!
— Это не истерика! Я ликую! Благодать Господня наполняет меня!
— Ну так держи ее при себе.
Грумз сказала, что Бёртону прямая дорога в ад, но подчинилась.
— Может, ты и права, — сказал он. — Однако мы все идем одной дорогой. Если там, внутри, рай, мы будем с тобой. Если ад..
— Не говори так! Это кощунство!
Бёртон вздохнул. В общем и целом Блессид нормальна, но религиозный фанатизм заслоняет от нее и факты, и все противоречия ее веры. В этом она очень похожа на его жену Изабел, правоверную католичку, которая, однако, ухитрялась одновременно верить и в спиритизм. А ведь Грумз — сильная женщина, выносливая, никогда не жалуется и приносила большую пользу в пути, когда не пыталась обратить остальных в свою веру.
За дверью виднелся серый металлический коридор, описанный Пахери. От спутников египтянина, пораженных в этом коридоре неведомой силой, — не осталось и следа. Сам Пахери побоялся идти с остальными и остался в лодке. Эхнатон и его люди упали на пол, и дверь закрылась так же бесшумно, как и открылась. Пахери не смог отыскать путь в пещеру, попытался спуститься на лодке через первый порог и очнулся на дальнем берегу Реки. Но теперь воскрешений больше нет.