Ну а потом меня едва не бросили в тюрьму вместе с ними. Крамер заметил, что мы с Иешуа похожи друг на друга как две капли воды. Он спросил меня, не солгал ли я ему, когда говорил, что я не еврей. Иначе как тогда получилось, что меня не отличить от еврея, если я не еврей? До этого Крамер, ясно, и не думал, что я смахиваю на еврея, которым я на самом деле не являюсь. Если бы я был посмуглее, то смог бы сойти за одного из моих предков чероки.
И хотя пот с меня лил градом — да так, что стекал мне на ноги, — я улыбнулся и сказал, что все как раз наоборот. Иешуа похож на меня, потому что смахивает на нееврея. Чтобы отвести от себя подозрения, я решил воспользоваться одним его язвительным высказыванием. Я напомнил Крамеру его же слова о том, что еврейки известны своим распутством. Так что, возможно, Иешуа, сам не зная того, — наполовину не-еврей.
Крамер, брызгая слюной, разразился своим мерзким утробным смехом. Это у него манера такая: ржет, пока слюни изо рта не потекут. И он сказал мне, что я прав. Но я-то понимал, что дни мои сочтены. Рано или поздно он все равно вернется к мысли о моей внешности и решит, что я соврал. К черту все, подумал я, сегодня же ночью я убегу.
Но Иешуа не выходил у меня из головы. И я решил не просто сбежать, подобно дворняжке с поджатым хвостом. Я решил, что напоследок насолю Крамеру так, чтобы он надолго запомнил меня и каждый раз, как он подумает обо мне, его свиное пузо разносило бы в один большой чирей и чтоб он помучил его как следует. В ту ночь — как раз тогда начался дождь — я убил топором обоих часовых и открыл ворота крепости. Но кто-то проснулся и поднял тревогу. Мы бросились к моему паруснику, но были вынуждены пробиваться к нему с боем. Прорваться удалось только нам троим — Иешуа, Битнайе и мне. Крамер послал за нами вдогонку своих людей. Очевидно, он приказал им не возвращаться без наших голов. Они не собирались так просто отказаться от нас.
— Бог настолько благ, что подарил нам вечную молодость в этом прекрасном мире, — произнес Стаффорд. — Мы избавлены от нужды, голода, тяжелой работы и болезней. Точнее — наверное, избавлены. Однако люди, подобные Крамеру, хотят превратить этот чудесный Эдемский сад в ад. Почему? Я не знаю. В один прекрасный день — и он не за горами — он пойдет на нас войной, как уже сделал с народом, живущим на севере от его территории в ее первоначальных границах. Если вы пожелаете помочь нам сражаться с ним, то добро пожаловать!
— Я ненавижу этого кровавого дьявола! — воскликнул Микс. — Я мог бы порассказать вам такое… впрочем, вы, должно быть, и без меня знаете…
— Я был очевидцем многих жестокостей и несправедливостей на Земле, — сказал Стаффорд, — и должен признаться, к моему величайшему стыду, что не только не протестовал, но даже поощрял их. Я думал, что для поддержания закона, порядка и религии нужны пытки и преследования. Однако часто мне было не по себе. Поэтому, очутившись в этом новом мире, я твердо решил начать жизнь заново. Что было правильно и необходимо на Земле, не обязательно должно быть таким же здесь.
— Вы — необыкновенный человек, — проговорил Микс. Большинство продолжают думать точно так же, как думали на Земле. Но мне кажется, что Мир Реки постепенно меняет многих.
ГЛАВА 4
Еду из изобильников разложили по деревянным тарелкам. Микс, взглянув на Иешуа, заметил, что тот не ест свою порцию мяса. Битнайя рассмеялась, поймав взгляд Тома:
— Хоть его разум и отверг веру отцов, желудок продолжает цепляться за законы Моисея[13].
Битнайя говорила по-английски с сильным акцентом, и Стаффорд, не поняв ее, попросил Микса перевести. Тот повторил ее слова.
— Но разве она не еврейка, как Иешуа? — спросил Стаффорд.
Микс ответил, что еврейка. Битнайя поняла сказанное ими и заговорила медленнее:
— Да, я еврейка. Но я оставила свою религию, хотя, по правде сказать, никогда, что называется, набожной не была. На Земле я, конечно, не высказывала своих сомнений вслух. Но когда мы скитались по пустыне, я ела все — и чистое, и нечистое, — лишь бы заполнить желудок. Естественно, когда меня никто не видел. Думаю, что другие делали то же самое. Многие, однако, скорее умерли бы с голоду, чем осквернили бы свои рты нечистой пищей. Дурачье! — Взяв с тарелки кусочек ветчины, она с улыбкой предложила его Иешуа. Тот с отвращением отвернулся.
— Бога ради, Иешуа! — произнес Микс. — Я тебе все время говорю и сейчас тоже, что мы можем поменяться: ты мне — свою ветчину, а я тебе — свой бифштекс. Думаешь, мне приятно видеть тебя голодным?
13
По закону Моисея евреям запрещалось есть мясо некоторых животных, в частности: верблюда, тушканчика, зайца и свиньи. Их мясо считалось нечистым. (Книга Левита, 11.)