— Дик, когда ты так говоришь, я порой сомневаюсь, любишь ли ты меня?
— А что я такого сказал? — пожал плечами Блэк.
— Что? Побойся Бога, Ричард Блэк! Ты просто упрямый, тупой и самодовольный осел! И как я только могла терпеть тебя целых двенадцать лет?
— Только что ты собиралась прожить со мной вечность, — усмехнулся Блэк.
— Это и правда слишком долгий срок!
— Вот и я о том же.
Филлис повернулась и ушла, охваченная гневом. Блэк, несмотря на усмешку, был не на шутку озадачен ее поведением. Он рассеянно взглянул на иероглифы, бегущие по чисто вымытой стене, и его внезапно осенило. Ну конечно! Сегодня у нее начало месячных. А это значит, что любая мелочь, которую в другое время она даже не заметила бы, действует ей на нервы. Да плюс еще конфликт с Мюрелем, очередное напоминание об Изабель, тревожная неуверенность в его чувствах — и вот результат.
Блэк мельком подумал, и уже не в первый раз, о веществах, обеспечивающих стерильность обитателей долины. Женщины по-прежнему, как и на Земле, реагировали на лунные фазы, мужчины по-прежнему извергали семя — но никакая жизнь не завязывалась в глубинах женского чрева.
Похоже, подумал Блэк, пожимая плечами, им никогда не разгадать загадки своего бесплодия. Здесь не было микроскопов, чтобы увидеть, есть ли в мужском семени сперматозоиды, и не повреждены ли женские яичники или гормоны каким-то невидимым веществом.
Блэк вошел в так называемую больницу — большую палату с двадцатью койками. Доктор Уинтерс поздоровался с ним — невысокий пухлый человечек с блестящими бледно-голубыми глазками и вечной насмешливой улыбкой на устах.
— Что у тебя новенького, Джо?
Уинтерс пожал плечами и изящно взмахнул рукой.
— Все прекрасно. Ни одного случая проказы, сыпного тифа, холеры, малярии, полиомиелита, слоновой болезни, фрамбезии, сифилиса, гонореи, гноетечения, дифтерии, пневмонии, оспы, кори, менингита, филяриатоза, ленточных глистов, амебной дизентерии, скарлатины, брюшного тифа, паучьих укусов и ногтоеда.
Доктор тихонько хихикнул. Шутка получилась так себе, без соли.
Блэк даже не улыбнулся — он никогда не смеялся из вежливости.
— Здравствуй, Ванда! Как ты себя чувствуешь? — спросил он, подойдя к одной из бамбуковых кроватей.
— Не очень, Дик. Грудь болит — мочи нет, и даже виски, что дает мне доктор, не помогает.
Рак. Никакого болеутоляющего, кроме спиртного, а запасы его ограничены.
На следующей койке лежал человек с изуродованными, точно клешни, руками, и изогнутым в виде вопросительного знака позвоночником.
Артрит.
— Почему ты не дашь доку убить меня, Дик? Сам я еще Бог знает сколько промучаюсь. А он бы избавил меня от страданий.
— Как ты хочешь, чтобы он убил тебя? Утопил, пырнул ножом или дал по мозгам как следует?
— Если честно, Дик, я бы хотел, чтобы меня засунули в мешок и бросили в Реку.
— Мы подумаем, как тебе помочь.
Следующей пациенткой оказалась девушка в смирительной рубашке, сплетенной из стеблей травы. Волосы ее разметались по подушке, глаза были закрыты, губы беспокойно шевелились, произнося бессмысленные для всех, кроме нее, слова.
— Удалось тебе связаться с ее любовником? — спросил Уинтерс.
— Один из моих агентов нашел его на берегу Реки, милях в пятистах отсюда.
— Что он сказал?
— Он не вернется к ней. Женщина, с которой он живет сейчас, нравится ему гораздо больше.
— Он единственный, кто в силах спасти эту девушку. Если он к ней вернется, она, возможно, выкарабкается.
— Не надейся. Он говорит, что не хочет быть привязанным к женщине, которую не любит.
Блэк задумчиво уставился на искаженное мукой лицо и подумал о Филлис. Как она отреагирует, если он скажет, что больше не любит ее?
— Ну что ж, — сказал Уинтерс, — я не могу его винить. С какой стати он должен жить с ней против собственной воли? А если она свихнулась, так сама и виновата. Он, в конце концов, не врач. У него своя жизнь. Но я хотел бы, чтобы он появился хоть ненадолго и попробовал поговорить с ней. Тогда я мог бы попытаться вытащить ее из тьмы. Мне не терпится опробовать новые способы, которые продемонстрировал мне Чарбрасс.
— Чарбрасс?
— Вот именно. Великий молчальник. Я был благодарен ему, когда он показал мне поразительно эффективную терапевтическую методику двадцать первого века, по сравнению с которой все, что я когда-либо слышал, выглядит абсолютно примитивным. Но в то же время мне ужасно хотелось наподдать ему по загорелым ягодицам за то, что он так долго молчал.