На руле стоял седой, крепко сбитый мужчина лет пятидесяти пяти. Двое других казались его сыном и дочерью. Сын был высоким, хорошо сложенным, красивым парнем лет двадцати, его сестра — миниатюрной девушкой с хорошо развитым бюстом, тонкой талией, длинными ногами, потрясающе красивым лицом и длинными волосами цвета меда. Лет ей могло быть от шестнадцати до восемнадцати. Одета она была в свободные шаровары и короткую синюю куртку; ноги ее были босы.
Она стояла на носу яхты и, увидев двух ждущих на слипе людей, сверкнула белыми зубами и крикнула:
— Держи конец, моряк!
Черчилль поймал конец и зачалил яхту. Девушка выпрыгнула на доски причала и улыбнулась:
— Спасибо, моряк!
Юноша сунул руку в карман килта и кинул Черчиллю монету:
— Это тебе за хлопоты.
Черчилль глянул на монету — это оказалась Колумбия. Раз эти люди столь щедро раздают чаевые за такие мелкие услуги, с ними стоит познакомиться.
Он бросил монету обратно, и юноша, хотя и не ожидавший этого, ловко поймал ее одной рукой.
— Благодарю, — сказал Черчилль. — Но я не лакей.
У девушки расширились глаза, и Черчилль увидел, что они темного серо-голубого цвета.
— Мы не хотели вас обидеть.
Голос был глубокий и грудной.
— Я не обиделся, — ответил Черчилль.
— По вашему акценту я могу судить, что вы не дисиец. Не будет ли оскорблением спросить, какой ваш родной город?
— Нисколько. Я родился в Манитовоке — городе, которого больше нет. Зовут меня Редьярд Черчилль, а моего спутника — Нефи Сарвант. Он родился в городе Маса в штате Аризона. Нам по восемьсот лет, и для этого почтенного возраста мы замечательно хорошо сохранились.
У девушки перехватило дыхание.
— Ох! Братья Солнце-героя!
— Да, спутники капитана Стэгга.
Черчиллю было приятно произвести столь сильное впечатление.
Отец девушки протянул руку, и Черчилль заключил, что их принимают как равных, по крайней мере пока.
— Я Рес Витроу. Это мой сын Боб и моя дочь Робин.
— У вас красивый корабль, — сказал Черчилль, зная, как лучше всего вызвать владельца на разговор.
Рес Витроу тут же пустился в славословия достоинствам своего судна, время от времени перебиваемый восторженными комментариями детей. Когда в разговоре наступила пауза, Робин, затаив дыхание, сказала:
— Вы так много видели, столько чудес, если правда, что вы летали к звездам. Я бы так хотела вас послушать!
— Да, — подтвердил Витроу. — Я также горю желанием услышать ваш рассказ. Не согласились бы вы стать сегодня вечером моими гостями? Если, конечно, вы не заняты сегодня.
— Это честь для нас, — ответил Черчилль. — Но боюсь, мы не так одеты, чтобы сесть за ваш стол.
— О, не беспокойтесь! — от всего сердца сказал Витроу. — Я позабочусь, чтобы вас одели, как пристало братьям Солнце-героя!
— Может быть, вы знаете, что случилось со Стэггом?
— Как, вам не рассказали? Ах да, конечно, нет. Мы поговорим сегодня вечером. Очевидно, что вам неизвестно многое, ибо вы покинули Землю так фантастически давно. Неужто это правда? Восемьсот лет! Да хранит нас Колумбия!
Робин сняла куртку и осталась обнаженной до пояса. У нее был великолепный бюст, но она обращала на это не больше внимания, чем на все прочие свои стати. То есть она знала, что на нее стоит посмотреть, но никак не позволяла этому знанию влиять на грациозную и лишенную кокетства непринужденность своих движений.
На Сарванта это явно произвело впечатление, хотя он не позволял себе остановить на ней взгляд больше чем на краткое мгновение. «Странно, — подумал Черчилль. — Сарвант, как ни осуждал одежду дисийских девственниц, оставался равнодушным, видя, как они ходят по улицам, выставив груди. Может быть, он глядел на них безлично, как на диких туземок чужой страны, но знакомая девушка — это дело другое?»
Они поднялись по ступеням на набережную, где ждал экипаж. Он был запряжен парой красно-рыжих оленей, и, кроме кучера, при нем были еще двое вооруженных людей на запятках.
Витроу с сыном сели и пригласили Сарванта занять место рядом с ними. Робин без колебаний села рядом с Черчиллем почти вплотную. Одна ее грудь уперлась ему в плечо. Он почувствовал, как от плеча к лицу поднимается горячая волна, и про себя выругался, что не может скрыть волнение.
Они промчались по улицам, причем кучер принимал как должное, что пешеходы должны сами убираться с дороги, а не успеют — тем хуже для них. За пятнадцать минут они миновали район правительственных зданий и въехали туда, где располагались резиденции богатых и влиятельных. Завернув на длинную усыпанную гравием аллею, они остановились перед большим белым домом.