Что-то промелькнуло во взглядах, которыми обменялись отец и дочь. Витроу улыбнулся и сказал:
— Разумеется. Мистер Черчилль, не согласитесь ли вы быть гостем в моем доме? Мы просим вас жить у нас, сколько вам захочется.
— Это честь для меня, — ответил Черчилль. — Касается ли это приглашение и Сарванта?
— Если он захочет его принять. Но я не уверен, что он будет с нами чувствовать себя свободно.
Черчилль открыл дверь и пропустил Робин вперед. Она без колебаний вышла и взяла львицу за ошейник. Черчилль крикнул:
— Слазь, Сарвант! Еще не пришло время бросать христиан львам.
Сарвант неохотно спустился.
— Я не должен был поддаваться панике. Но это было совершенно внезапно. Такого я ожидал меньше всего.
— Никто тебе не ставит в вину, что ты забрался туда, где тебя не достанут, — заверил его Черчилль. — Я бы так же поступил. Горный лев — это не то, к чему можно отнестись наплевательски.
— Погодите минутку, — попросила Робин — Я возьму Алисин поводок.
Она погладила львицу по голове и почесала под подбородком. Большая кошка замурлыкала, как отдаленный гром, а потом по команде своей хозяйки пошла за ней за угол дома.
— Ладно, Сарвант, — начал Черчилль, — чего ты сорвался, как птица из поговорки? Ты знаешь, как ты серьезно оскорбил хозяев? Счастье, что Витроу не взбесился Ты мог испортить самую большую удачу, что нам пока попалась.
Сарвант принял гневный вид.
— Ты же не думаешь, что я мог вытерпеть подобное скотское поведение? И его нецензурные описания соитий с собственной женой?
— Мне кажется, что в этом ничего нет неправильного с точки зрения обычаев этого времени и места, — ответил Черчилль. — Эти люди, они просто, что ли, земные. Они радуются хорошей возне в койке, и им приятно это вспомнить в разговоре.
— Господь Всемогущий, ты их защищаешь?
— Сарвант, я тебя не понимаю. Ты видел куда более отвратительные обычаи, просто тошнотворные, когда мы были на Виксе. И я ни разу не видел, чтобы ты покраснел.
— Это было другое. Виксанцы не люди.
— Они гуманоиды. Нельзя судить этих людей по нашим стандартам.
— По-твоему, я должен с удовольствием слушать истории из его сексуальной жизни?
— Мне стало слегка не по себе, когда он рассказывал о зачатии Робин. Но лишь потому, что сама Робин была тут же. А ей не было неприятно — у нее самой от смеха чуть живот не лопнул.
— Эти люди — выродки! Бич Божий на их головы!
— Я думал, что ты — служитель Князя Милосердия.
— Как? — переспросил Сарвант. Он на минуту замолчал, потом заговорил спокойнее: — Ты прав. Я ненавидел там, где должен был любить. Но я, в конце концов, всего лишь человек. И даже такой язычник, как ты, имеет право упрекнуть меня, если я призываю бич.
— Витроу просил передать тебе просьбу вернуться.
Сарвант покачал головой:
— Нет, мне этого не выдержать. Бог знает, что будет, если я проведу ночь под этой крышей. Не удивлюсь, если он предложит мне свою жену.
Черчилль рассмеялся:
— Не думаю. Витроу — не эскимос. И не стоит думать, что свобода в разговоре обязательно означает отсутствие строгой половой морали, подобной той, что была в наше время. Ну ладно, а что ты будешь делать?
— Пойду в какой-нибудь мотель и там переночую. А ты что собираешься делать?
— Сейчас Робин везет меня в город. Потом я собираюсь здесь ночевать. Такими возможностями я бросаться не буду. Витроу может оказаться нашим шансом занять приличное положение в дисийском обществе. В некоторых смыслах Вашингтон не изменился — здесь по-прежнему выгодно быть знакомым с влиятельными лицами.
Сарвант протянул руку. Физиономия-щелкунчик стала серьезной.
— Да пребудет с тобой Бог, — произнес он, повернулся и ушел в темноту улицы.
Из-за угла дома вышла Робин. В одной руке она держала поводок, а в другой — большую кожаную сумку. Очевидно, она успела не только прицепить поводок к ошейнику львицы. Даже при свете луны Черчилль мог заметить, что она переоделась и накрасилась. Еще она сменила сандалии на туфли с высокими каблуками.
— А куда ушел ваш друг?
— Куда-нибудь переночевать.
— Отлично! Мне он не очень понравился. И я боялась, что мне придется быть грубой и не пригласить его с нами.
— Не могу себе представить вас грубой — и не надо тратить на него слишком много сочувствия. По-моему, он любит страдать. Куда мы идем?
— Я думала пойти на концерт в парк. Но там так долго придется сидеть… Может быть, пойдем в парк развлечений? В ваше время такое было?