Сарвант лишился дара речи. Лишь через пару минут он смог снова взяться за веник. Теперь он заметил, что повсюду в храме делается одно и то же.
Первым побуждением было бросить веник, бежать из храма и больше никогда здесь не показываться. Но он сказал себе, что, куда бы он ни пошел в Дисии, он встретит зло. С тем же успехом можно остаться здесь и посмотреть, можно ли сделать тут что-нибудь для служения Истине.
И тут он стал свидетелем такому, от чего его чуть не стошнило. К изящной блондинке подошел здоровенный моряк и заговорил с ней. Она поднялась и распахнула платье, и через минуту они оба были в кабинке.
Сарвант трясся от ярости. Он уже был достаточно шокирован, когда это делали другие, но она, она!
Он заставил себя остановиться и подумать.
Почему ее поведение возмутило его больше, чем такое же поведение других? Потому что — следовало признать — она его привлекла. Очень сильно Она вызвала в нем чувства, которые не вызывала ни одна женщина с того дня, как он встретился со своей женой.
Он поднял щетку, пошел в контору низшего жреца и потребовал ответа, что здесь происходит.
Жрец был очень удивлен:
— Ты настолько новичок в нашей религии, что не знаешь, что Готия — покровительница бесплодных женщин?
— Нет, я не знал, — ответил Сарвант дрожащим от ярости голосом. — А какое это имеет отношение к… ко всей этой… — Он умолк, поскольку в дисийском языке не было известных ему слов для обозначения проституции или продажной любви Потом он сказал: — Зачем эти женщины предлагают себя незнакомцам? Неужто это и есть поклонение Готии?
— А что же еще? — спросил жрец. — Это несчастные женщины, проклятые бесплодным чревом. Сюда они приходят после годичных стараний забеременеть от собственного мужа, и мы устраиваем им обследование. У некоторых мы находим болезни, которые можно вылечить, но не у этих. Для этих мы не можем сделать ничего.
И там, где отступает наука, должна быть призвана вера. Эти несчастные приходят сюда каждый день — кроме святых праздников, когда посещают церемонии в других местах — и молят Готию послать им мужчину, чье семя оживит их мертвое чрево. Если за год они не будут благословлены ребенком, они обычно вступают в орден, где могут служить своей богине и своему народу.
— А вот Арва Линкон? — спросил Сарвант, назвав блондинку. — Немыслимо, что женщина такой красоты и аристократической фамилии должна ложиться с каждым встречным.
— Та, та, та, мой дорогой! Не с каждым. Ты, может быть, не заметил, что все входящие сюда мужчины сначала идут к боковому входу. Там мои добрые братья проверяют, что эти люди могут дать здоровое семя. Человек больной или по другой причине не подходящий для отцовства отвергается. А красавец он или урод, мы не обращаем внимания: важны только семя и чрево. Личные вкусы также не учитываются. Кстати, почему бы тебе не пройти осмотр? Нехорошо быть эгоистом и отдавать все свое семя одной женщине. Твои обязанности перед Готией не меньше, чем перед любой ипостасью Великой Белой Матери.
— Я должен идти подметать, — буркнул Сарвант и быстро ушел.
Он закончил с полом в главном притворе, но усилия воли на это ушли колоссальные. Он не мог заставить себя не смотреть время от времени на Арву Линкон. В полдень она ушла и больше в этот день не возвращалась.
Этой ночью он опять плохо спал. Ему снилась Арва, входящая в кабинку с этими мужчинами — всего десять, он их сосчитал. Он помнил, что должен грех ненавидеть, а грешника любить, но из этих десяти грешников он люто ненавидел каждого.
Когда настало утро, он поклялся, что не будет ненавидеть тех, кто придет к ней сегодня. Но уже произнося клятву, он знал, что выполнить ее не сможет.
В этот день он насчитал семерых. Когда уходил седьмой, ему пришлось сбежать в свою комнату от непреодолимого искушения побежать за ним и сомкнуть руки у него на горле.
На третью ночь он молился о наставлении.
Оставить храм, поискать другую работу? Если остаться, он тем самым косвенно утверждает эту мерзость и прямо ей служит. Более того, он может взять на свою совесть ужасный грех убийства и кровь человеческую на руки свои. Этого он не хотел. Нет, хотел! Но этого нельзя хотеть, нельзя!
А если уйти — это значит не сделать ни малейшей попытки уничтожить зло, удрать, как трус. Хуже, тогда Арва никогда не поймет, что участием в этой пародии на религиозный ритуал она наносит пощечину Богу. Выбраться из храма ему хотелось больше, чем хотелось чего-нибудь за всю жизнь — больше даже, чем оказаться на «Терре» и нести Слово невежественным язычникам других планет.