Выбрать главу

Женщина налила им две миски варившегося в котле густого супа. О’Брайен и Два Сокола не были голодны — во время ожидания в погребе оба успели опробовать сложенные там припасы, но Два Сокола боялся, что отказ обидит этих людей. Возможно, они расценивают предложение чужаку еды как знак гостеприимства и доверия. Отведавший еды под крышей дома становится неприкосновенным. И наоборот — чужак, отведавший их хлеба, не нарушит запрета, причинив вред хозяевам.

Он объяснил О’Брайену свои соображения. Во время разговора он заметил, как изменилось выражение лица старого крестьянина. Мужчина удивленно переводил взгляд с одного мужчины на другого. На лбу его пролегли глубокие морщины, словно язык показался ему знакомым, но не настолько, чтобы понять его.

Летчики уселись за пятиногий стол из хорошо отполированных, но не покрытых лаком сосновых досок. Женщина поставила перед ними миски и снова занялась своими кухонными делами. Воду она качала насосом над раковиной. Два Сокола ощутил укол ностальгии — почти такой же насос стоял в сельском доме его родителей в штате Нью-Йорк. Мужчина прошелся по кухне, задавая женщине вопросы, потом сел за стол и, взяв свою миску, стал есть суп. Миска была глиняная. На боках ее виднелись синие узоры. Один символ походил на сломанную маску, которую Два Сокола видел в подвале.

Опустошив миску, хозяин встал и знаком показал обоим летчикам, чтобы они следовали за ним. Откинув тонкую марлевую занавесь, они вышли наружу. Марля казалась слишком тонкой, чтобы защищать от комарья, но потом Два Сокола заметил, что занавеска пропитана каким-то маслом. Он узнал запах. Этим же маслом женщина смазывала себе волосы.

Масло было явно не подсолнечное, но оно направило ход мыслей Двух Соколов совершенно в другую сторону. Пожилые индеанки из резервации близ отцовского дома тоже смазывали свои волосы маслом. И Два Сокола пришел к невероятному, и все же единственно возможному выводу: теперь он признал в речи крестьян диалект ирокезского языка. Смысл большинства слов оставался ему непонятен, но этот язык не был ни румынским, ни венгерским, ни славянским, он не принадлежал ни к индоевропейской, ни к угро-алтайской семьям. Это был диалект, родственный языкам онондага, сенека, могикан и чероки.

Он решил пока ничего не говорить О’Брайену о своих предположениях. Мужчина повел их по двору к сараю.

Проходя мимо сортира, О’Брайен попытался через Двух Соколов передать крестьянину свою просьбу. Тот, несмотря на явное нетерпение, согласился, так что путь через двор прервался на несколько минут.

— Ну и дыра, — ворчал О’Брайен. — У них даже бумаги нет. Только горка чистых тряпок и ведро для грязных — наверное, в стирку. Черт, а мы еще тут ели! Она, должно быть, даже рук не моет!

Два Сокола пожал плечами. Санитария и гигиена сейчас волновали его меньше всего. Крестьянин открыл дверь, и они вошли в амбар.

Огромная дверь за ними со скрипом закрылась. Наступила полная темнота. Два Сокола мягко положил руку на плечо О’Брайена и тихо оттолкнул его на пару шагов влево. Маленькая предосторожность — если вдруг крестьянин надумает неожиданно на них напасть. С полминуты ничего не было слышно. Два Сокола, готовый к прыжку, присел на пол рядом с О’Брайеном, сжимая вспотевшими пальцами рукоятку пистолета.

Затем зашуршало сено — крестьянин отошел в сторону. Раздался слабый металлический звук, словно кто-то вытаскивал мечи — или пистолеты. Внезапно вспыхнула спичка, и Два Сокола увидел крестьянина, подносящего пламя к фитилю фонаря. Фитиль занялся; крестьянин отрегулировал подачу масла, и на стенах сарая заплясали тени.

Мужчина коротко и одобрительно улыбнулся, увидев, что чужаки сидят в боевой стойке, и махнул рукой, призывая последовать за ним. Он прошел к дальнему углу сарая, где в загоне похрюкивал здоровый хряк, печально поглядывая на людей большими карими глазами. «Овцы, коровы, свиньи, — подумал Два Сокола, — а лошадей нет». Может, немцы их всех реквизировали? Но воздушная разведка показывала, что на румынских фермах лошадей обычно много. И та колонна, которую О’Брайен видел с воздуха... автомобили и фургоны, которые тащат упряжки быков.

Крестьянин остановился у последнего загона, трижды постучал в стену, подождал несколько секунд и снова постучал три раза. Дверь открылась, крестьянин прошел вперед и поманил летчиков за собой. Как только они вошли, он тут же закрыл дверь и запер.