Тем не менее Грин испытывал угрызения совести. Даже Арму ему было трудно бросить, а мысль о том, что ему придется бросить и Пакси, свою дочурку, причиняла Алану сильную боль. Несколько дней он обдумывал, нельзя ли будет забрать ее с собой, но в конце концов отказался от этой мысли. Попытка похитить ребенка из-под присмотра недремлющего ока Армы была почти заведомо невозможной. Более того, Пакси была необходима мать, и он не мог подвергнуть ребенка риску подобного путешествия. А Арме это причинило бы двойные страдания. Ей и так будет достаточно плохо, когда она потеряет Алана, а если при этом она лишится еще и Пакси!.. Нет, он не мог так с ней поступить.
В результате этих бесед подозрения Армы несколько ослабели. Наконец она перестала об этом говорить. Алан был этому рад, потому что полностью скрыть свою причастность к таинственным делам Мирана Торговца было невозможно. Весь город знал, что что-то происходит. Не вызывало сомнений, что покупка целого каравана повозок и его отправка на побережье связана с большими деньгами. Но что все это означало? Как Миран, так и Грин держали язык за зубами, и хотя герцог и герцогиня могли использовать свою власть, чтобы получить сведения от раба, герцог не стал этого делать. Миран пообещал герцогу долю в прибыли, если тот предоставит торговцу свободу действий и не станет задавать вопросов. Герцога это вполне устраивало. Он намеревался использовать эти деньги для пополнения своей коллекции стеклянных птиц. Десять комнат замка были заполнены этим блестящим птичьим двором — сверкающим, безмолвным и гротескно прекрасным. Все эти птицы были сделаны стеклодувами легендарного города Метсва Муш, лежащего далеко за бескрайними степными просторами Ксардимура.
Грин присутствовал при разговоре Мирана с герцогом.
— Теперь, капитан, вы должны понять, чего именно я хочу, — произнес правитель, подняв палец в знак серьезности своих слов. Обычно его глаза прятались среди складок жира, но сейчас было видно, что они большие, карие и полны эмоций — так страстно герцог был увлечен своим хобби. Ничто — ни хорошее чалоузмское вино, ни его жена, ни пытки еретиков или беглых рабов — ничто не вызывало у него такого оживления, как мысль об изысканных птицах из Метсва Муш.
— Я хочу две или три птицы, но не больше — больше я не могу себе позволить. Все они должны быть работы Изана Айюшвы, величайшего из стеклодувов. Мне особенно нравятся те, которые были сделаны после птиц ужаса...
— Но я слыхал, когда последний раз был в Эстории, что Изан Айюшва при смерти, — заметил Миран.
— Вот и превосходно! — воскликнул герцог. — Тем более ценными станут все его творения! Если он уже умер, то вполне возможно, что эсторианцы, контролирующие всю торговлю с мушианцами, поднимут цену на все его изделия, проходящие через их руки. То есть во время праздника цены подскочат еще больше, поэтому ты должен будешь опередить возможных покупателей. Делай все что угодно. Плати любую цену, но я должен получить что-нибудь из последних работ Айюшвы!
Насколько понимал Грин, пыл герцога был вызван верой в то, что часть души умирающего художника переходит в его последние работы. Они так и назывались «работы души» и стоили вдесятеро больше любых других, даже если замысел и исполнение были более низкого уровня, чем в предыдущих произведениях.
— Но вы не даете мне денег на покупку этих птиц, — кисло сказал Миран.
— Конечно, не даю. Вы займете мне деньги, купите этих птиц для себя, а когда вернетесь, я соберу деньги, чтобы выкупить этих птиц у вас.
Миран отнюдь не сиял от счастья, но Грин знал, что толстяк торговец уже прикидывает, как сдерет с герцога двойную против первоначальной цену. Что же касалось Грина, ему приятно было видеть человека, который настолько сильно увлечен своим хобби, но в то же время он испытывал отвращение, поскольку теперь герцог, чтобы пополнить свою коллекцию, повысит налоги.