— Кизмаайз?! — наконец выдохнула она. — Сам ты кизмаайз!
Внезапно Зуни завизжала и, прежде чем Грин успел зажать ей рот, проскочила мимо него и понеслась к лестнице. Только тут Грин сумел справиться с охватившим его оцепенением и тоже пустился бежать, но не за герцогиней, поскольку понимал, что это бессмысленно, а к потайной двери. Поднялась тревога. Пытаться объяснять что-либо стражникам было бессмысленно. Теперь события будут развиваться по привычному сценарию. Сейчас герцогиня скажет стражникам, что этот раб пробрался к ней в комнату — конечно же, неизвестным ей путем, который «обнаружат» позднее, — и вытащил ее на стену, очевидно, намереваясь изнасиловать. Зачем он поволок ее в людное место, когда к его услугам были тишина и уединение покоев герцогини, спрашивать никто не станет. И стражники, хотя они и будут прекрасно понимать, как все обстояло на самом деле, сделают вид, что верят герцогине, яростно примутся его искать, а найдя, потащат в тюрьму. Но самым нелепым было то, что через несколько дней весь город, включая саму Зуни, будет верить, что это правда. К тому времени как Грина казнят, все будут до мозга костей ненавидеть его, а большая часть рабов будет чувствовать себя несчастными, потому что тень его вины ляжет и на них.
Грину вовсе не хотелось, чтобы его схватили. Конечно, бегство было доказательством вины, но сейчас это не имело никакого значения.
Он проскочил через потайную дверь, захлопнул ее, задвинул засов и помчался к покоям герцогини. Стражникам, чтобы попасть сюда, придется проделать длинный обходной путь. У Грина было по меньшей мере две минуты, пока стражники отопрут две двери, ведущие в ее покои, объяснят внутренней страже, что произошло, и начнут поиски. Что же касалось самого Грина, он мчался, словно кролик, но думал, словно лисица. Заранее представляя себе возможность подобного оборота дел, Алан уже давно и подробно продумал свои действия. Теперь он выбрал самый подходящий вариант и принялся действовать — не совсем гладко, но все же эффективно.
В покои герцогини вела винтовая лестница, такая узкая, что двум людям там было бы не разминуться. Грин промчался по ней так быстро, что у него закружилась голова. Он пошатнулся и схватился рукой за перила, чтобы не упасть, но лестницу все-таки проскочил. Тем не менее Грин не стал останавливаться, чтобы перевести дыхание или восстановить равновесие, а дернул за рычаг, не позволяющий двери захлопнуться. Слава Богу, комната была пуста. Грин на мгновение притормозил, прислушался, нет ли кого в соседней комнате, и потянул за выпуклое бронзовое украшение, за которым скрывался управляющий дверью механизм. Часть стены бесшумно скользнула в сторону и встала на свое место. Теперь эта панель на вид ничем не отличалась от других. Алан нажал на бронзовую шишечку — теперь дверь нельзя было открыть со стороны лестницы. Грин вознес мысленную благодарность строителям, которые предусмотрели для жителей замка эту возможность скрыться в случае захвата крепости или мятежа. Если бы не потайной ход, Грину не удалось бы бежать.
Бежать? Пока что ему лишь удалось избежать того, чтобы его схватили на месте. Но все же землянин намеревался удрать так далеко, как только сможет, а потом драться, чтобы преследователям пришлось его убить.
Первым делом нужно было раздобыть оружие. По правде говоря, Грин так хорошо был знаком с покоями Зуни, что точно знал, где находится все, что ему требовалось. Он прошел через две большие комнаты, легко двигаясь даже в тусклом свете нескольких масляных ламп и свечей. Сабля, висевшая на стене третьей комнаты, была из лучшей стали, какую только возможно получить на этой планете, работы прославленных кузнецов и оружейников отдаленного, почти сказочного города Таламаско. Клинок был подарком отца Зуни по случаю ее свадьбы с герцогом. Предполагалось, что Зуни вручит саблю своему старшему сыну, когда он достигнет того возраста, в котором носят оружие. На рукояти сабли был вырезан девиз: «Лучше ад, чем бесчестье». Грин снял саблю со стены и повесил себе на пояс, потом подошел к роскошно сервированному столу, вытащил ящик и достал оттуда стилет. Его он засунул за пояс, так же как и большой кремневый пистолет, рукоятка которого была изукрашена золотом и слоновой костью. Грин отыскал также порох и пули, сложил их в сумку и ее тоже прикрепил к поясу. Вооружившись таким образом, он подошел к балкону, чтобы оценить расстановку сил.
Тремя пролетами ниже находилась галерея, которую Грин незадолго до этого покинул. Зуни и множество солдат стояли там и смотрели вверх. Когда они увидели его лицо, отчетливо видное в лунном свете и в отблесках их факелов, поднялся невообразимый шум. Несколько солдат, вооруженных мушкетами, вскинули свое громоздкое оружие, но Зуни крикнула, чтобы они не смели стрелять, он нужен ей живым. У Грина по коже побежали мурашки — от мстительности, прозвучавшей в голосе герцогини, и от мысли о том, что она собирается с ним сделать. Он слишком часто был вынужден присутствовать при пытках и при публичных казнях, чтобы не понимать, какую участь уготовит ему Зуни. Внезапно в Грине вспыхнул гнев на герцогиню — за ее предательство и жестокость, гнев, отчасти порожденный его отвращением к себе, — за то, что он занимался с ней любовью, — и он навел на нее пистолет. Последовал удар курка по кремню, вспышка, шипение сгорающего пороха, громкий хлопок и туча черного дыма. Когда дым рассеялся, Грин увидел, что все, включая герцогиню, удирают за угол. Конечно же, Алан промазал, поскольку в бытность его рабом ему не представлялся случай попрактиковаться в стрельбе из пистолета. И даже если он был хорошим стрелком, он все равно мог бы промахнуться — точность этого оружия была очень невелика.