— Ты, наверное, что-то разнюхал, — прервал его Скелдер. — Тебя долго не было. Когда ты не пришел прошлой ночью, я решил, что с тобой случилась какая-то беда.
— Надеюсь, ты не сообщил в полицию?
— Конечно, нет, — проворчал монах. — Думаешь, если я священник, значит, болван? Кроме того, мне показалось, что о тебе можно и не беспокоиться.
Кэрмоди хихикнул:
— Они любили ближних своих, как братьев. Правда, мне не довелось любить своего брата… или кого-нибудь еще. Между прочим, я опоздал всего на двадцать часов, да и то лишь потому, что решил принять участие в большом шествии и последующей церемонии. — Он снова засмеялся. — Эти кэриняне получают от своей религии настоящее удовольствие.
— Ты принимал участие в храмовой оргии? — холодно осведомился Скелдер.
Кэрмоди хохотнул:
— Ну да. Ты же знаешь, в чужой монастырь со своим уставом не лезут. Хотя это не было чисто плотской забавой. Как и в любом ритуале, часть церемонии оказалась смертной скукой. Но потом, ближе к ночи, верховная жрица дала сигнал, и началась куча-мала.
— Ты принимал в ней участие?
— Конечно. Вместе с верховной жрицей. Знаешь, Скелдер, эти люди не разделяют твоего отношения к сексу; они не считают его грязным и греховным, а, наоборот, воспринимают как благословение и великий дар богини. То, что ты назвал бы омерзительным развратом в скопище визжащих сексуальных маньяков, для них является чистым и целомудренным поклонением божеству. На мой взгляд, здесь не правы ни они, ни ты: секс — это сила, которая дает преимущество над другими людьми. Но я должен признать, что идеи кэринян гораздо забавнее, чем ваши.
В голосе Скелдера появились нетерпеливые и надоедливые нотки ментора, распекающего нерадивого ученика. Он, конечно же, рассердился, но старался скрыть злость.
— Ты не понимаешь нашей доктрины. Секс сам по себе не грех и не грязь. Это среда, созданная Богом, в которой высшим формам жизни предписано продолжать свой род. Секс у животных также невинен, как утоление жажды. И в святом кругу супружеского брака мужчина и женщина должны использовать эту данную Богом силу, чтобы посредством освященного и чувственного восторга стать единым целым, достичь экстаза или хотя бы приблизиться к нему, получив тем самым понимание и подсказку…
— О Иисус Христос! — воскликнул Кэрмоди. — Помилуй мя и пощади! Что же шепчут твои прихожане, что они думают о тебе всякий раз, когда ты вещаешь с кафедры? Боже, или кто там есть, помоги им, несчастным!
Пойми, я не шельмую доктрину Церкви. Но ведь ясно, что ты воспринимаешь секс как мерзость, даже если он совершается в дозволенных границах брака. Эдакое безобразное паскудство, или, вернее, неизбежное зло, после которого лучше сразу же принять горячий душ.
Однако я немного отвлекся от того религиозно-сексуального апофеоза, который кэриняне считают выражением своей признательности Создателю — или, точнее, Создательнице, подарившей им жизнь и радости жизни. В обычных условиях они ведут себя достаточно пристойно…
— Кэрмоди, я не нуждаюсь в твоих нравоучениях! Я антрополог и прекрасно знаю извращенные обычаи этих туземцев…
— Тогда почему ты их так плохо изучаешь? — язвительно рассмеявшись, поинтересовался Кэрмоди. — Ведь это твой долг антрополога. Почему ты послал туда меня? Боялся оскверниться? Или до смерти испугался, что обратишься в их веру?
— Давай оставим этот спор, — бесстрастно произнес Скеддер. — Я не желаю слушать отвратительные подробности. Мне лишь хочется узнать, нашел ли ты что-либо полезное для нашей миссии?
Услышав слово «миссия», Кэрмоди улыбнулся:
— Конечно, отче. Жрица говорит, что богиня проявляется только как сила, живущая в душах тех, кто ей поклоняется. А вот сын богини, Йесс, существует во плоти — его видели и даже общались с ним. Так свидетельствуют многие миряне, с которыми я беседовал, и жрица подтверждает их слова. Он появляется в городе во время «сна». Говорят, этот бог приходит сюда потому, что был здесь рожден, а затем погиб и вновь возродился.
— Я уже слышал подобную чушь, — раздраженно ответил монах. — Ладно, посмотрим, что скажет этот самозванец, когда мы с ним встретимся. Отец Рэллукс уже налаживает нашу записывающую аппаратуру.
— Вот и хорошо, — равнодушно промолвил Кэрмоди. — Я приду домой через полчаса, если, конечно, не встречу по пути симпатичную девчонку. Но это вряд ли: город как будто вымер.
Он повесил трубку и усмехнулся, представив гримасу отвращения на лице Скелдера. Монах, должно быть, стоит в своей черной рясе, закрыв глаза, и беззвучно шепчет молитву о спасении души заблудшего Джона Кэрмоди. Потом он непременно побежит по лестнице, отыщет отца Рэллукса и расскажет ему о случившемся. Преподобный Рэллукс, облаченный в бордовую рясу ордена Святого Джейруса, закурит трубку и, копаясь в аппаратуре, молча выслушает Скелдера, потом посетует на безнравственное поведение Кэрмоди и скажет, что зря они связались с ним и что лучше бы им вообще не знать никакого Кэрмоди. Тем не менее, добавит он, возможно, и Кэрмоди, и они получат хороший урок из того, что произойдет в дальнейшем. А поскольку они не в силах изменить обычаев Радости Данте, как, впрочем, и характера Кэрмоди, им придется смириться и довольствоваться тем, что имеется в наличии.