— Почта, — ни к кому не обращаясь, сказал он и заглянул в шкафчик, проверяя, нет ли там еще чего-нибудь.
Красноватая лампочка погасла. Он закрыл дверцу и вернулся к своему чемодану, сунув письмо в сумочку, висевшую на поясе.
По пути в морг кардинал сказал:
— Мне очень не хотелось просить вас лететь на Кэрин. Но поскольку вы сами этого хотите, я не буду возражать. Анна…
—..была единственным человеком, а от меня зависят судьбы миллиардов других людей, — перебил его Кэрмоди. — Да, я знаю.
Кардинал сказал, что не улетит сегодня вечером, как планировалось раньше. Несмотря на настоятельную необходимость вернуться в Рим, он останется здесь и позаботится о похоронах. А также сделает все, что полагается, включая полицейское расследование. И после отбытия Кэрмоди на Кэрин надеется получить от него новости — по почте или с оказией, все равно — о результатах миссии.
— Полиция, — апатично произнес Кэрмоди. — Я не могу понять: кто так люто ненавидит меня, что решился убить Анну? У нее не было врагов. Но если полиция не освободит меня от допросов, я не успею на звездолет.
— Оставьте эти заботы мне, — сказал Фэскинс.
Многое из того, что происходило потом, Кэрмоди тоже не мог понять. Приподняв в морге простыню, он секунду флегматично смотрел на обугленное лицо с открытым ртом. Потом повторил капитану полиции то, что сказал кардиналу. Нет, у него не было ни малейшего представления о том, кто мог подложить бомбу. Кто-то вернувшийся из прошлого Кэрмоди хотел убить Анну.
Два священника ехали на такси в космопорт. По пути они миновали штаб-квартиру ордена Святого Джейруса на Вайлденвули. Двадцать три года назад здание стояло на окраине небольшого города. Теперь оно находилось в центре одного из крупных городов планеты. Там, где раньше не было зданий выше двух этажей, теперь возвышались кварталы двадцатиэтажных домов. Там, где человек проходил от центра города до окраины за двадцать минут, теперь он шагал бы с рассвета до заката. Все улицы были покрыты асфальтом, как и большинство дорог, ведущих к фермам. Когда Джон Кэрмоди впервые приехал сюда как мирской брат ордена, то, выйдя из космопорта, тут же испачкал в грязи сандалии. И здания городка были выстроены из досок и известняка…
Анна. Если бы он не женился на ней, то сидел бы сейчас за огромным столом в главном офисе и координировал бы церковные дела на всей планете, которая была больше Земли. Правда, и сейчас население Вайлденвули насчитывало всего пятьдесят миллионов, но, когда Кэрмоди появился здесь впервые, оно было в пятьдесят раз меньше. Здесь был настоящий простор для работы. А Земля была так перенаселена, что люди жили друг у друга на голове.
Анна. Если бы она не вышла за него замуж, то сейчас была бы жива. Но когда Кэрмоди выразил сомнение в том, что поступает правильно, предлагая ей руку и сердце, она ответила, что уйдет в монастырь, если не станет его женой. Он засмеялся и сказал, что она слишком романтична и витает в облаках. Ей был нужен мужчина. И если бы не Кэрмоди, то со временем она нашла бы себе другого.
Это была их первая серьезная ссора, после которой они оказались в объятиях друг друга. А на следующий день Кэрмоди отправился на Землю с ежегодным отчетом о проделанной работе. Он провел там две недели, а затем улетел, радуясь, что покинул Землю, и с нетерпением ждал встречи с Аннон.
Ватикан стал кубическим зданием, каждая сторона которого тянулась на полмили. В нем обитал не только Папа, но и работали миллионы людей, которые обслуживали руководство Церкви на Земле и сорока колонизированных планетах. А этих людей и их семьи тоже надо было кому-то обслуживать. Кроме того, в этом здании находился второй по величине компьютер, уступавший лишь искусственному мозгу Буджуму, который работал на Федерацию.
Остальная часть Рима тесно ютилась вокруг Ватикана. Вечные Семь холмов давно сровняли с землей. Тибр бежал по пластиковой трубе на нижних уровнях города.
Изменения происходили постоянно, и в людских делах, и во всей Вселенной. Мужчины и женщины рождались и умирали… Анна!
Кэрмоди вскрикнул и заплакал, словно огромные руки сжали ему горло и выдавили из глаз слезы. Кардинал смущенно замер, но потом прижал голову священника к своей груди и стал гладить его по волосам, невнятно шепча слова утешения. Наконец старик и сам заплакал.
Когда такси подъехало к космопорту, Кэрмоди уже немного успокоился и сидел прямо, вытирая глаза платком.
— Теперь со мной все в порядке. Во всяком случае, пока. Я рад, что получил разрешение лететь. Если бы я остался, это добило бы меня вконец. Каким примером я был бы для тех, кого должен поддерживать в горе? Или для тех, кто слушает мои проповеди о том, что смерти надо радоваться, а не печалиться, поскольку мертвых ожидает благодать, ибо они уходят из этого мира, полного зла и соблазнов? Теперь я знаю, как мало стоят такие слова. Пока человек страдает, они не приносят никакого облегчения.