— Угомону на вас нет. Но когда нарветесь опять, пригласите меня. Я восхищаюсь вами, хотя одобряю далеко не все, что вы сделали. Значит, договорились — вы не признаете себя виновным?
— Зачем повторять это снова?
— Увидимся завтра в суде.
Бирс назвал кодовое слово, и пустой экран на стене ожил.
— Мы закончили совещание. Можете допросить моего клиента.
— Через несколько секунд вас допросят под ТП, — сказал он Кэрду. — Это просто формальность, чтобы убедиться…
— Я знаю, вы это уже говорили.
— Я буду присутствовать при процедуре, чтобы уберечь вас от разных фокусов. Будут также двое предположительно объективных психиков.
— Помните о своем обещании.
В камеру вошли генерал, трое офицеров, два психика и специалист по ТП. Кэрд лег на кушетку, как ему было приказано. Специалист, женщина средних лет, брызнула аэрозолем ему в лицо. Он погрузился во мрак, заранее зная, что будет отвечать. Если ему зададут какие-то неожиданные вопросы, тоже не беда. Его подсознание сработает и ответит так, как ответил бы он в полном сознании.
На этот раз его сознание не отключилось полностью, как при каменировании. Ему снился сон.
Кэрд знал, что это сон. Знал он также, что делает то, чего не собирался делать и чего ему вовсе не хотелось.
Что-то — нечто — овладевало им. Он был бессилен остановить это что-то. Он, который всегда полностью держал себя в руках, за исключением одного-единственного раза в Манхэттене, теперь уступал какому-то чуждому существу или некой мятежной части своего «я».
Нравилось ему это или нет, а ему это определенно не нравилось, он превращался в новую личность.
Он бился с охватившими его мощными нитями, словно муха, попавшая в паутину.
Ночь у него внутри озарилась по краям бледно-фиолетовым цветом, хотя, строго говоря, никаких краев там не было. Это был рассвет без солнца, если не предположить, что солнцем был его мозг. Свет медленно распространялся наружу — и одновременно внутрь, — пока тьма не полиловела; лишь в несуществующей середине осталась неровная глыба, черная, как базальт. Края поля пришли в движение. Там пульсировала фиолетовая субстанция чуть более темного оттенка, создавая конические фигуры, прямоугольные фигуры, зубчатые фигуры. То были, как смутно сознавал Кэрд, его прежние «я», стремящиеся вырваться. Их усилия увеличивались, когда он сознательно пытался сформировать новую личность, в момент его наивысшей силы и наивысшей слабости.
Слабые голоса доносились сверху, хотя там не было верха. Он узнавал их, несмотря на их еле слышное звучание. Настоящий Кэрд, Тингл, Дунский, Репп, Ом, Зурван, Ишарашвили. И последний — Дункан. Кэрд не слышал, что они говорят, но понимал их тон. В нем была ярость, разочарование, требование позволить им жить полной жизнью, дать овладеть его телом и разумом. Это было невозможно. Только один мог полностью обладать и управлять этой телесной оболочкой, при рождении названной Кэрдом.
«Мне придется убить их всех», — подумал теперешний Кэрд.
Черная глыба в центре начала источать фиолетовый цвет, уменьшаясь при этом. Она таяла, а фиолетовое поле вокруг становилось все темнее, фигуры по его краям набухали, и голоса крепли. Кэрд с трудом отражал натиск грозных форм. Единственный, чьи слова он различал, был Дункан — потому, что он все еще оставался Дунканом. Отчасти, во всяком случае. Дункан был самым сильным его противником. Кэрд начинал паниковать. Он понимал, что, если сейчас он не победит, больше ему не подняться. И те, другие, тоже понимали, в каком он опасном положении, как он хрупок и открыт.
Кэрд мысленно заскрежетал зубами. Чей-то неслышимый, но могучий голос заколебал фиолетовое поле. Растущие фигуры отбросило назад, сдавило, точно на них наступили ногой, и вот они, кружась, исчезли из несуществующего поля зрения.
Этот голос, хоть и не — был голосом Бога, очень походил на тот, что гремел с горы Синай, обращаясь к дрожащему Моисею. Этому голосу нельзя было ответить «нет». Он звучал — кем бы он ни собирался стать впоследствии — словно вулкан в разгаре извержения.
Края поля по-прежнему мерцали. Фигуры отступали прочь; от них расходилась тьма, и мерцал уже не фиолетовый сумрак, а эта, медленно сочащаяся наружу — и внутрь — тьма. Чернота в центре быстро таяла, как свеча, пылающая ярким не-светом.
Кэрд проигрывал бой с самим собой.
Одна мысль, точно призрак, бродящий по коридорам старинного замка, — невидимый, но ощущаемый, — пронизала фиолетовое поле.
Ему осталось немного времени.
Это значило совсем не то, что значило бы, будь Кэрд в полном контакте с внешним миром. Здесь время было концепцией, очень трудной для понимания. И все же она просачивалась к Кэрду и задевала его, как крылья ночной бабочки задевают лицо спящего. Ни это прикосновение, ни легкая пыльца с крылышек не пробуждали в нем чувства времени. Это был лишь сон во сне, который снится спящему. Идея времени, удаленная от реальности в третьей степени.