— В вашем досье указано, что вы неразговорчивы.
Сник опять-таки не сочла нужным ответить.
— Из записей, сделанных во время вашего пребывания в реабоцентре, видно также, что вы были крайне разочарованы и подавлены тем, что больше не сможете работать органиком.
— Тогда вы должны также знать, что подавлена я была в основном тем, как несправедливо со мной поступили. Это было подло. Я говорила это тогда, говорю и теперь. Правительство обошлось со мной подло. Я была образцовым офицером, и меня предали как раз те, кому я верно служила. Что бы вы стали делать, если бы с вами так поступили?
— Возненавидела бы всех ганков до единого. Даже не сомневаюсь. Мне ведь никто не приказывал передать вам предложение нашего департамента. Я сама вызвалась, услышав, что это намечено сделать. Я вам очень сочувствую. С вами действительно обошлись хуже некуда. Очевидно, теперь в департаменте это осознали и хотят исправить содеянное.
— Исправить? После такого срока?
— Хорошо, что вообще собрались, — пожала пышными плечами Хорн. — Я уполномочена предложить вам восстановиться на службе с повышением — вам присвоят звание полковника. Все данные о вашей революционной деятельности и о вашей незаконной горгонизации будут стерты из вашего досье. Из органического банка данных мы их стереть не можем, но к ним будут иметь доступ лишь лица самого высокого ранга и лишь в случае крайней необходимости.
— Минуточку, — вскинула руку Сник. — А почему мне все это предлагают?
— Буду откровенна. Я не все знаю об этом деле, не знаю и всех «почему». Будто бы потому, что ваш послужной список рекомендует вас как очень компетентного офицера, более того — как выдающегося детектива. Кроме того, будучи революционеркой, вы проявили недюжинную изобретательность и агрессивность…
— Я никогда не была революционеркой по-настоящему. Я сделалась ею, потому что меня к этому вынудили.
— Нам это известно. Об этом сообщал психик, проводивший реабилитацию.
— Будет ли мое восстановление предано гласности? — сузила глаза Сник. — Или все останется в рамках департамента?
— Я как раз к этому подхожу, — с легким раздражением ответила Хорн. — Никакой огласки не будет. Сочли за лучшее не подымать этого дела. Но в департаменте вы никаких трудностей не встретите.
— Я хочу, чтобы мое возвращение стало гласным.
Хорн села и вздохнула, точно поняв, что разговор будет дольше, чем она ожидала. Сник продолжала:
— Я хочу, чтобы люди, имевшие непосредственное отношение к моей горгонизации, понесли наказание. Я хочу, чтобы об этом объявили в новостях и записали это на справочные кассеты.
— Бог мой! В вашем досье сказано, что нахальства у вас, как у обезьяны, защищенной тройной броней, и это явно не преувеличение! Вам предлагают то, чего вы так жаждали все эти годы, а вы еще чего-то требуете!
— Я думала, вы поймете меня. А вы, похоже, не поняли. Я повторяю. Я хочу, чтобы виновные понесли наказание, хочу, чтобы департамент публично признал свою вину и чтобы правительство передо мной извинилось.
— Не забывайте, что парадом командуете не вы.
— Как сказать. Мне сдается, что я, хотя не знаю пока почему.
— Еще и упряма к тому же. Хорошо. Я вправе пойти на некоторые уступки. Если я в чем-то скажу вам «да», руководство меня поддержит. Однако вы должны знать… можно мне звать вас Тея? — что в истории с вашим каменированием повинен Дэвид Ананда, он же Гилберт Иммерман. Его давно нет в живых, как и тех, кто выполнял его приказ. Все они умерли или каменированы.
— Если это правда…
— Это правда, Тея.
— …я все-таки хочу, чтобы этот заговор был раскрыт публично.
Хорн слегка нахмурилась и сказала:
— Хорошо.
— Откуда этот внезапный интерес ко мне? Правительство не знает такого понятия, как совесть, и делает только то, что вынуждено сделать, — или то, что нужно для его пользы.
— Я когда-то служила вместе с Джефферсоном Кэрдом, — сказала Хорн. — Мы оба жили во вторнике, и я была генеральным комиссаром Манхэттена.
— Это что, ответ на мой вопрос?
— Мы хотим, чтобы вы отыскали Кэрда.
Эти слова поразили Сник, но она не подала виду.
— Я не знала, что он пропал.
— Еще три года назад. — Хорн перегнулась через стол, глядя Сник прямо в глаза. — Он разыскивается не как преступник — пока, во всяком случае. Вот уже три года, как его удостоверением никто не пользуется. Это еще не преступление, но все-таки нарушение закона, если гражданин переезжает куда-то и не извещает власти куда. Он жил в Колорадо-Спрингс и изучал электронику в Университете Скалистых Гор. Получил степень магистра и записался на четырехгодичную программу подготовки докторской диссертации. За день до начала занятий он вдруг исчез. В тот день была сильная гроза. Очевидно, он воспользовался ею, чтобы избежать спутниковой слежки.