Выбрать главу

            От этого зрелища моё дыхание перехватило, а сердце стало биться ещё чаще. С меня стекал пот вместе с остатками грязной воды.

Аккуратно подползая к краю пролома, будто змея, извиваясь всем телом, чтобы не упасть вниз самому, я дрожащими руками ухватил табакерку с двух сторон, как краб клешнями, непослушными раздутыми пальцами, не смотря на то, что свалившиеся длинные отросшие волосы на чёлке, как занавеси накрыли глаза полностью. Я  начал пятиться назад на коленках, опираясь в тоже время прорванными на локтях рукавами по шероховатым и мокрым камням назад и также скользя животом, но гораздо медленнее, чем подползал. Мне это было делать легко. Вся одежда была скользкой и мокрой от грязи. Благо этого никто не увидел, а то, вероятнее всего, кто-нибудь, из наиболее наглых, отобрали бы у меня этот бесценный предмет и лишили бы меня этого удовольствия вручить моему спасителю, как плату за своё спасение, хотя бы, как возвращение части долга. Самую малость, но зато, как приятно бы было мне в этот момент вновь увидеть этого ангелоподобного молодого человека и его лучезарную улыбку. Я не мог знать насколько ему дорога эта табакерка и дорога ли вообще. Верно он может себе позволить купить ещё лучше, а возможно и сотни таких табакерок. Но почему-то мне казалось что это не простая табакерка и в ней есть обязательно какой-нибудь тайный секрет или что-нибудь невероятно ценное. Как же я был прозорлив в тот момент. Я бы сказал дьявольски прозорлив, но на тот миг это была лишь табакерка, хотя и драгоценная.

 

            Возможно, что я делал что-то не так в своей жизни, что оказался в таком положении, но сегодня я совсем не пил и ничего не ел.

            Нет смысла идти и выпрашивать у булочника сотый раз без отдачи кусок хлеба. Всё равно не даст. Последний раз, когда он давал... Гм. Это было, если я не ошибаюсь, на праздник всех святых. Да и тот сытный кус подала, пожалев меня, жена булочника, а не он сам. Причём мной он был крайне недоволен, что я вновь сумел найти возможность, чтобы появится пред его светлым взором, чтобы посмотреть на его слишком честные в кавычках глаза. Меня давно уже никуда не пускали приличные люди. Моё присутствие как-то их тяготило и конфузило, что ли. Не знаю, какое слово тут подобрать вернее. Решайте сами.

            На улицах прогуливающиеся франты, из более-менее обеспеченных, отгораживались от меня собаками. В этих кварталах таких было мало. Дамочки и вовсе не желали смотреть в мою сторону, едва я появлялся из-за поворота, выходя им на встречу, иначе, видите ли, их может вытошнить. Я этого уже слышал не раз от их горничных и гувернёров.

 

            Таверна была неподалёку. Всегдашнее моё пристанище. Когда в кармане звякала, хоть какая-нибудь, завалящая монетка - там меня принимали терпимее. Но сейчас заветной монетки не было. Этот факт невероятно меня огорчал.

            Начинались сумерки, но едва я вспомнил, что у меня нет денег. А самое паршивое, что я до сих пор трезв, я тотчас поспешил при первых фонарях к известному среди бродяг процентщику еврею, дабы заложить эту самую табакерку. Эта табакерка могла сослужить свою службу, хоть на сегодняшний вечер. Мне нужно было срочно, как можно скорее, смочить горло. Её ценность теперь для меня свелась в одну и была в том, что я могу получить взамен кружку хорошего пива. Вот и всё.

Больше идти мне было некуда. Я жил, где придётся и ночевал также. В ночлежках, в подвалах, в бараках, в заброшенных домах, в общем-то, как и полагается простому нищему бродяге.

            Все мысли по поводу благородства моей души вдруг отошли на второй план, я перестал думать о возвращении вещицы, как-только понял, что табакерка может мне принести пользу другого рода, а то есть монетки.

 

            После того, как я окончательно осознал, что лишился в вонючей купели всех своих сбережений и естественно живительной кружки пива на сегодня, я всерьёз задумался о прямом назначении своей находки. Я почти забыл, чем я обязан этому молодому господину владельцу носового платка и табакерки.

            Урчание в животе требовало каких-нибудь опрометчивых действий, чтобы моё спасённое тело окончательно ожило. И вот я тут же подумал о табакерке.

            Ещё  большей для меня сказкой стало открыть эту таинственную и загадочную табакерку аристократа и хотя бы одним глазочком взглянуть на её содержимое или нюхнуть носом тот аромат божественного табака, что в ней пребывал и находился, к которому, вероятно, не раз прикладывался этот самый аристократ в надежде получить заветный дурман. Без сомнения дух самого наилучшего табака, который имеется в мире, обретался в этой поистине волшебной табакерке. Он возлежал, как спрятанный бриллиантовый орешек в драгоценной золотой скорлупке ограненный лучшими мастерами ювелирами.