Было около одиннадцати, когда он нашел карточку. Он хотел отложить ее в сторону, потому что на ней были отпечатки грудного ребенка, но, сообразив, что дети растут, он внимательно посмотрел на них через поцарапанную пластмассовую лупу.
Сомнений не оставалось. Это были те же отпечатки, что и на окне, и на ломике.
«Чун, Уильям, — прочитал он. — Родился в 1982 году, в больнице Корабельного городка».
Энди встал так быстро, что стул опрокинулся. Лейтенант сейчас скорее всего дома, может, даже в постели, и будет в гнусном настроении, если его разбудят. Наплевать.
Вот оно!
Глава 11
Где-то на реке раздался гудок буксира: два раза, потом еще два раза. Звук эхом отразился от стальных бортов кораблей, и его источник уже нельзя было определить: он стал печальным воем, наполнившим жаркую ночь. Билли Чун ворочался на мокром матраце, уставившись в темноту: сна ни в одном глазу. У дальней стены хрипло дышали спящие близнецы. Снова раздался пронзительный гудок. Почему он просто не схватил вещи и не убежал из квартиры? Он мог бы сделать это очень быстро. Почему этот здоровяк появился именно тогда? Он правильно сделал, что прикончил его, такого болвана. Ведь это самооборона, не так ли? Он первым напал на Билли. Одно и то же воспоминание повторялось снова и снова, как закольцованная пленка в проекторе: взмах ломиком, жирное красное лицо. Потом он опускает железный прут, и из головы появляется тоненькая струйка крови. Билли метался в кровати, мотая головой из стороны в сторону и хватая себя за грудь.
Неужели каждая ночь будет такой же? С жарой, потом и воспоминаниями, бесконечно? Если бы он тогда не пошел в ванную… У Билли вырвался стон и замер. Он сел, закрыл лицо руками и давил пальцами на глаза так сильно, что в темноте поплыли красные круги. Может попробовать сейчас «грязи»? Он купил ее как раз для такого случая за два доллара, возможно, сейчас самое время. Говорят, что к ней нельзя пристраститься. Врут, наверное.
Он провел рукой в темноте по армированному кабелю на стальной стене и нащупал распределительную коробку. «Грязь» по-прежнему лежала там. Его пальцы сжали кусок полиэтилена, в который она была завернута. Попробовать? Сквозь жару вновь пробился гудок. Билли судорожно сжал кулаки. Шорты валялись у стены, куда он их бросил. Он натянул их и достал маленький пакетик. Он осторожно открыл дверь и босыми ногами бесшумно ступил на теплую металлическую палубу.
Все иллюминаторы были открыты: черные слепые глаза в ржавых стенах. В каждой каюте, в каждом кубрике, во всех отсеках спали люди. Билли поднялся на верхнюю палубу, слепые глаза и там смотрели на него. Последний трап вел в рубку, когда-то закрытую на замок, но давно разгромленную двумя поколениями детей. Дверь исчезла, рамы вместе со стеклами сняли с окон. Днем это было любимое место для игр у детей «Колумбии Виктории», но сейчас здесь было пустынно и тихо. Из углов резко пахло мочой. Билли вошел внутрь.
Сохранилось лишь то, что нельзя было утащить: стальной столик для карт, привинченный к стене, корабельный телефон, штурвал без половины рукояток. Билли осторожно раскрыл пакетик с «грязью» на столике и взял щепотку серой пыли, едва видимой при свете звезд. Как это называется? ЛСД? Все равно гадость, потому ее и называют «грязью». С этой штукой смешивают что-нибудь еще, чтобы лучше брало. Нужно принять это все, чтобы ощущения были достаточно сильными. Он видел, как Сам-Сам и другие «тигры» нюхали ее, но сам никогда этим не занимался. Как они это делают? Он поднес пакетик к носу, зажал одну ноздрю большим пальцем и сильно вдохнул. В носу страшно защекотало, и Билли зажал нос, чтобы не чихнуть. Когда раздражение прошло, он вдохнул остатки порошка через другую ноздрю и выкинул скомканный пакетик.
Никаких ощущений не было, вообще никаких. Мир оставался тем же самым, и Билли понял, что его надули. Два доллара коту под хвост. Он выглянул из окна, и по лицу у него потекли слезы вперемешку с потом. Он плакал и думал: как хорошо, что сейчас темно и никто не видит его плачущим, ведь ему уже целых восемнадцать лет. Грубый металл оконной рамы под пальцами казался ему маленькими горными пиками и долинами. Зазубренный, гладкий, ровный, твердый. Он наклонился и провел по нему пальцами. От прикосновения у него по спине пробежали мурашки наслаждения. Почему он никогда не ощущал этого прежде? Он высунул язык, и сладко-кисло-металлически-грязный привкус показался восхитительным. А когда он коснулся металла зубами, возникло ощущение, что он откусил кусок стали, большой, как мостик.