— Зачем? — спросил Чимал, хотя знал ответ.
— Ситлаллатонак освободит бога.
Они должны идти в храм, конечно, — все должны присутствовать на столь важной церемонии. Чималу совсем не хотелось видеть то, что произойдет, но он и не пытался уклониться: быть там его долг.
Войдя в деревню, Чимал оставил мальчика и направился к своей хижине, но мать, как и большинство односельчан, уже ушла. Чимал положил нож на место и направился по сплошь утоптанной тропе, ведущей к храму. Молчаливая толпа собралась у подножия пирамиды, но Чималу все было отлично видно и с его места позади собравшихся.
На уступе перед храмом находился резной каменный алтарь с просверленными в нем отверстиями, обильно покрытый за бесчисленные годы засохшей кровью. Попока покорно дал привязать себя к камню; чтобы он не мог двигаться, веревки были пропущены сквозь отверстия в алтаре. Один из жрецов встал над юношей. Приставив ко рту свернутый из листьев конус, он дунул через него. В то же мгновение словно белое облако окутало лицо Попоки. Йахтли, порошок из корня того растения, что усыпляет людей и делает их нечувствительными к боли. К тому времени, когда Ситлаллатонак появился у алтаря, младшие жрецы уже обрили голову юноши — все было готово к началу обряда. Верховный жрец собственноручно вынес чашу с необходимыми инструментами. Дрожь пробежала по телу юноши, когда с его лба срезали кусок кожи, но он даже не вскрикнул. И ритуал начался.
Толпа всколыхнулась: вращающееся острие начало сверлить отверстие в черепе Попоки. Совсем того не желая, Чимал очутился в первом ряду. Отсюда все детали происходящего были видны с мучительной отчетливостью: верховный жрец просверлил несколько отверстий в черепе, как бы соединяя их — и снял освободившийся костный диск.
— Ты можешь выйти, Тецатлипока, — провозгласил верховный жрец; гробовое молчание воцарилось в толпе при упоминании ужасного имени.
— Теперь говори, Попока, — обратился жрец к юноше, — что ты видел?
С этими словами он вонзил нож в блестящую серую массу в зияющей ране. Ответом был тихий стон, и губы юноши зашевелились.
— Кактусы… на осыпи у скал… Я собирал их плоды, было уже поздно, а я еще не закончил… После захода солнца мне пришлось бы идти в деревню в темноте… Я повернулся и увидел…
— Выходи, Тецатлипока, дорога тебе открыта, — перебил Попоку верховный жрец, погружая нож еще глубже.
— УВИДЕЛ БОЖЕСТВЕННЫЙ СВЕТ, ОН СНИЗОШЕЛ НА МЕНЯ ОТ ЗАХОДЯЩЕГО СОЛНЦА!.. — закричал Попока, судорожно изгибаясь на алтаре, и затих.
— Тецатлипока вышел, — возвестил жрец, кидая инструменты в чашу, — и юноша свободен.
И мертв, подумал Чимал, отворачиваясь.
С наступлением вечера стало прохладнее, и солнце уже не так нещадно припекало спину Чимала. После того как народ разошелся от храма, он так и сидел здесь, на белом песке у реки, глядя на узкую полоску мутной воды. Сначала он не осознал, что же привело его сюда, но потом, когда до него это дошло, страх приковал его к месту. День выдался тяжелый во всех отношениях, и смерть Попоки на жертвенном камне дала мыслям Чимала новое направление. Что видел юноша? Мог ли Чимал увидеть такое? А если бы увидел, ему это тоже стоило бы жизни?
Когда Чимал поднялся, ноги почти отказались его держать — он слишком долго просидел на корточках, так что, вместо того чтобы перепрыгнуть поток, он перебрался вброд. Какая разница, если он умрет теперь — ведь хотел же он остаться под водой, просто ему это не удалось. Жизнь в долине была — он запнулся, подыскивая подходящее слово — непереносимой. Мысль о бесконечной череде одинаковых дней впереди казалась гораздо более ужасной, чем перспектива смерти. Попока что-то видел, боги овладели им за это, а жрецы убили. Что же могло быть настолько важным? Чимал не мог себе такого представить, да это и не имело значения. Все, что обещало хоть какую-то новизну в этой никогда не меняющейся жизни, должно быть им испробовано.
Держась кромки болота в северном конце долины и обойдя стороной поля маиса и магу, окружающие деревню Заачила, можно было остаться незамеченным. На этой заброшенной земле не было ничего, кроме кактусов, москитов и песка. Фиолетовые тени росли с приближением сумерек, и Чимал заторопился к утесам, встававшим стеной за деревней. Что же там видел Попока?
Было лишь одно место, где росли кактусы с плодами, соответствующее описанию — наверху длинной осыпи из мелких камней и песка. Чимал знал, где это, и добрался туда как раз к тому моменту, когда солнце начало садиться за дальние горные утесы. Он вскарабкался на вершину осыпи и устроился на венчающем ее большом камне. Высота могла иметь какое-то отношение к тому, что видел Попока, — так что чем выше, тем лучше. С этой выгодной позиции Чимал мог видеть всю долину — деревню Заачила прямо перед собой, темную полоску речного русла, свою родную деревню за рекой. Выступающие утесы скрывали от него водопад на юге, но болота на севере и замыкающие долину гигантские каменные блоки были отчетливо видны, хотя теперь, когда солнце садилось, быстро начинала сгущаться темнота.