Глава 2
Ранним утром Билла разбудил не сигнал горниста, записанный на пленку, а ультразвук, пропущенный через металлическую раму койки, который тряс его с такой силой, что в зубах зашатались пломбы. Билл вскочил и сразу же задрожал от холода. Время было летнее, и поэтому пол в казарме охлаждали искусственно: в лагере имени Льва Троцкого не принято было миндальничать. Бледные замерзшие новобранцы один за другим соскакивали с соседних коек. Выматывающая душу вибрация прекратилась. Рекруты торопливо стащили со спинок кроватей будничную форму, изготовленную из дерюги типа наждачной бумаги, всунули ноги в тяжеленные красные рекрутские сапоги и потащились к выходу.
— Я здесь для того, чтобы сломить ваш дух! — загремел чей-то свирепый голос.
При виде главного демона здешнего ада новобранцев затрясло еще сильнее.
Главный старшина Смертвич Дранг был мастером своего дела от кончиков злобно торчащих колючих волос до рифленых подошв блестящих, словно зеркало, сапог. Широкоплечий, узкобедрый, длинные руки болтаются ниже колен, как у какого-то жуткого антропоида, костяшки на кулаках расплющены о тысячи выбитых зубов, — глядя на эту образину, невозможно было поверить, что он появился на свет из нежного женского чрева. Не мог он родиться — такого могли изготовить разве что по специальному заказу правительства. Самой ужасной была голова. А лицо!.. Узенькая полоска шириною в палец отделяла волосы от мохнатых черных бровей, густыми зарослями нависших над темными провалами, в которых скрывались глаза — не глаза, а зловещие красные вспышки в кромешном адском мраке. Перебитый, раздавленный нос наползал прямо на рот, зияющий как ножевая рана на вспоротом животе трупа, а из-под верхней губы торчали двухдюймовые белые волчьи клыки, проложившие в нижней губе глубокие борозды.
— Я — главный старшина Смертвич Дранг, и вы должны называть меня «сэр» и «милорд». — Дранг мрачно прошелся вдоль шеренги трясущихся новобранцев. — Теперь я для вас отец и мать, вся ваша вселенная и ваш извечный враг, и очень скоро я заставлю вас пожалеть о том, что вы вообще родились на свет. Я сокрушу вашу волю! И если я обзову вас жабами — вам тут же придется заквакать! Моя задача — превратить вас в солдат, вбить в вас дисциплину. Беспрекословное подчинение, никакой свободы воли, абсолютное послушание — вот чего я требую от вас…
Он остановился перед Биллом, который дрожал чуть меньше прочих, и злобно набычился:
— Экая гнусная рожа… Месяц нарядов на кухне по воскресеньям!
— Сэр…
— И еще месяц за пререкания.
Билл промолчал. Он уже усвоил первую солдатскую заповедь: держи рот на замке.
Смертвич двинулся дальше.
— Кто вы есть в данный момент? Дряблое вонючее штатское мясо низшего сорта. Я сделаю из него настоящие мускулы, превращу вашу волю в студень, а ваш мозг — в машину. Или вы станете настоящими солдатами, или я вас прикончу. Вы еще наслушаетесь обо мне разных историй, вроде того как я убил и съел новобранца, отказавшегося выполнить приказ.
Он остановился и уставился на них свирепым взглядом. Верхняя губа, как крышка гроба, медленно поползла наверх в злобной пародии на усмешку, на кончиках клыков повисли капли слюны.
— И эта история — чистая правда!
Стон прошел по рядам новобранцев, их затрясло, как под ледяными порывами ветра. Улыбка исчезла с лица Дранга.
— Жрать пойдете после того, как найдутся добровольцы на легкую работу. Кто умеет водить гелиокар?
Двое рекрутов с надеждой подняли руки, и он жестом вызвал их вперед:
— Прекрасно! Тряпки и ведра за дверью. Будете чистить сортир, пока остальные завтракают. Нагуляете аппетит к обеду.
Билл усвоил вторую солдатскую заповедь: не лезь в добровольцы.
…
Время обучения тянулось как страшный беспросветный сон. Служба становилась все тяжелей, а усталость — все невыносимей. Казалось, такого просто не может быть — однако все происходило на самом деле. Несомненно, над программой обучения потрудилось целое скопище изощренных садистских умов. Головы новобранцам в целях единообразия обрили наголо, а гениталии выкрасили оранжевым антисептиком для защиты от насекомых, селившихся в промежностях. Пища, теоретически питательная, была невообразимо гнусной; если по недосмотру партия мяса оказывалась относительно съедобной, ее тут же выбрасывали на помойку, а повара снимали с должности. Ночью курсантов постоянно будили учебные тревоги газовых атак, а все время досуга они занимались своим обмундированием. Седьмой день недели считался днем отдыха, но у всех были свои взыскания, как у Билла на кухне, и выходные ничем не отличались от будней.