— Сделано многое. Вырезали новые шесты для травоисов, починили кожаную упряжь, мяса накоптили. По-моему, сделали все, что нужно было сделать. Говорите, кто знает — что еще не закончено?
Меррис вскочила на ноги, отвечая оскорбительными жестами охотникам, пытавшимся ее остановить. Ростом с любого охотника и не слабее мужчины, эта женщина со дня смерти Улфадана управлялась с хозяйством одна.
— Ты говоришь — уходить из долины саску. А я говорю — остаться.
Женщины вокруг нее молчали, охотники разразились возмущенными воплями. Она подождала, пока голоса умолкли, и вновь заговорила:
— Охотники, у вас рты не с того конца, говорите — говорите, а слышится вовсе не то. Здесь есть еда, в горах хорошая охота. Зачем уходить?
Женщины отозвались одобрительным ропотом, разгорелась жаркая перебранка. Невозмутимый Саноне прислушивался. Подождав немного, Херилак понял, что тишины ему не дождаться, и рявкнул, призывая к молчанию. Ему повиновались — ведь он командовал охотниками в битвах с мургу и они уцелели.
— Здесь не место обсуждать такие вопросы. Тану не убивают тану. И не командуют другими тану. Уйдут те охотники, кто хочет. А те, кто не желает, пусть остаются.
— Только охотники! — прогремела Меррис. — А у женщин больше нет голоса?
Сдержав гнев, Херилак подумал: неплохо бы ей угомониться.
— Пусть каждая женщина разговаривает со своим охотником, пусть все сами решают, чего хотят. Мы собрались здесь для того, чтобы выяснить, готовы ли те, кто хочет уйти из долины.
— А вот я не хочу уходить! — Меррис протолкалась к огню и огляделась. — Разве что меня отсюда выгонят. Что скажет мандукто саску Саноне?
Все с интересом уставились на Саноне. Он поднял руки к плечам ладонями наружу. И ответил на марбаке почти без акцента:
— Саску и тану вместе воевали на берегу, потом воевали здесь, в этой долине. Мы рады видеть тану здесь, но мы отпускаем всех, кто хочет уйти. Тану и саску как братья.
— И сестры, — коротко дополнила Меррис. — Я остаюсь! — С этими словами она повернулась и отошла.
Женщины сочувствовали ей, но молчали. Все они свободны, как заведено у тану, всяк живет сам по себе. Не нравится саммадар — можешь искать новый саммад. Но с охотником — отцом твоих детей — связывает нечто более крепкое. Охотники рвутся в лес, их не остановишь.
Разговор все шел и шел. Костры догорели, дети отправились спать. Саноне терпеливо ждал своего часа и, почувствовав, что он настал, поднялся.
— Я пришел сюда по двум причинам… Могу ли я говорить с тану?
— Не спрашивай, говори, — велел Херилак. — Боевая дружба — прочные узы.
— Тогда я требую, чтобы родившийся здесь мастодонт по имени Арнхвит, через которого с нами говорит Кадайр, остался в долине. Ясно ли это вам?
— Об этом никто и не думал спорить.
— Саску благодарят. Теперь второе. Среди вас есть не тану, но саску. Это Малаген, женщина храброго воина Симмахо.
— Убитого!.. — гневно выкрикнул Невасфар.
Саноне печально кивнул.
— Погибшего в битве с мургу. Но женщина эта, Малаген, жива, и она — саску.
— Теперь она моя женщина, и не о чем говорить! — крикнул Невасфар, шагнув вперед со сжатыми кулаками. — Она уйдет со мной.
— А я слышал, что у тану каждый говорит за себя. Что же ты решаешь за Малаген?
Саноне прищурившись смотрел на охотника снизу вверх. Невасфар затрясся от гнева. Взяв его за руку, Херилак успокаивающе сказал:
— Охотник уважает седины. Садись. — Подождав, пока Невасфар, бурча под нос, возвратится на место, Херилак ткнул пальцем в сторону женщины саску. — Хочешь говорить, Малаген?
Со страхом глянув в сторону саммадара, Малаген закрыла лицо руками. Херилак не хотел никаких неприятностей. Женщина, конечно, промолчит — так положено у саску. Он знал, что Малаген решила уйти с Невасфаром. Понимал Херилак, что Саноне внимательно глядит на него, ожидая ответа. Выбирать было не из чего.
— Я не вижу ничего сложного. Разве Саноне не говорил, что тану и саску вместе бились в городе на берегу океана, а потом пришли в эту долину, где снова вступили в бой. И по великодушию своему он сказал, что тану вольны как остаться здесь, так и беспрепятственно уйти отсюда. Мы ведь братья… и сестры тоже. Так говорят и тану. Пусть Малаген уходит с нами, если желает.