Улыбнувшись, Меррис погладила девочку по голове и ощутила, как дрожит под рукой ее тело. Повернувшись, Даррас бросилась к мастодонту, который задумчиво жевал листья.
— Она осталась одна. Мы нашли ее, — сказала Армун. — Ее и мастодонта. Всех остальных перебили мургу. С тех пор девочка с нами. До сих пор она просыпается по ночам от кошмаров.
— Бедняжка, — вздохнула Меррис, передавая Исель матери. — А чей это был саммад?
— Сорли, саммад Сорли.
Охнув, Меррис прижала к груди кулаки.
— Значит, она мертва, значит, и вторая моя дочь погибла! Они с охотником ушли вместе с саммадом Сорли. Моя Милде погибла, как и ее сестра!
Армун оцепенела от неожиданности, так прижав к себе Исель, что та закричала. Придя в себя, она успокоила малышку и проговорила дрожащим голосом:
— Когда мы нашли Даррас, она ничего не говорила, только плакала. Она же видела, как они гибли… Потом она заговорила, и я узнала, как она оказалась в лесу. Назвала мне свое имя — Даррас. И имя своей матери. Ее звали Милде.
Обе женщины взволнованно посмотрели друг на друга. Первой сумела заговорить Меррис:
— Значит… она моя внучка?
— Это она. Надо поговорить с ней. Она никогда не называла мне имени своего отца, но она должна его знать.
Сначала Даррас не поняла, что произошло. Но когда ей растолковали, кто эта женщина, и она наконец поняла это — слезы градом хлынули из глаз, и она зарыдала, припав к бабушке.
— Ты будешь жить со мной, — сказала Меррис. — Если захочешь, конечно, и если Армун не будет возражать.
— Эта девочка — дочь твоей дочери. И теперь она твоя. Поставь свой шатер рядом с моим, чтобы мы всегда были вместе.
Меррис засмеялась сквозь слезы, ее примеру последовала Армун, и даже Даррас сумела улыбнуться.
Эти дни были самыми счастливыми в жизни Армун. Мургу оставили их в покое. О них можно было не думать, даже позабыть. Приход саммада полностью изменил жизнь на острове. Под деревьями выросли шатры, заклубился дым над многочисленными очагами. Между ними визжа бегали дети, с поляны им вторили мастодонты. Все были сыты, в коптильнях полно мяса.
Возле стоянки повалили огромное дерево с плотной древесиной, обрубили на нем ветви, притащили бревно на берег и под руководством Херилака выжгли сердцевину ствола. Теперь у тану будет лодка, чтобы плавать по болоту и охотиться на птиц. Глядя на взрослых, Арнхвит и мальчишки саммада решили сделать себе челнок поменьше. Не обошлось без ожогов и слез, но работа спорилась.
Как-то раз в шатер к Ортнару пришел Херилак. Никто не слышал, о чем говорили охотники, но скоро все узнали, что они помирились и мир восстановлен. Теперь шатер Ортнара стоял рядом с шатром саммадара. Вечерами хромой охотник сидел у общего костра и даже смеялся. Он уже не заводил речи о том, что пора уходить в лес.
А Арнхвит — когда был не занят лодкой, что бывало не так уж часто — играл с ровесниками. Харл ушел жить к охотникам. Все было так, как положено у тану, и Армун была счастлива.
Однажды она сидела на солнышке у шатра; перед ней на мягкой шкуре лежала дочка, сучила ножками и ворковала.
Малаген, не скрывая удовольствия, разглядывала ребенка.
— А можно взять ее на руки? — спросила она на сесеке.
Армун еще не забыла этот язык, и Малаген иногда приходила к ней, чтобы послушать родные слова. Исель лежала у нее на руках, мягкие волосики ребенка белели на темной коже женщины. Светловолосые тану не переставали занимать Малаген.
— Ой, и глаза синие, как небо! А я кое-что сделала для нее. Смотри. — Запустив руку за пазуху, она достала длинную темную ленту и протянула Армун. — Будешь повязывать ей на головку, когда волосы подрастут. Так делают саску.
Армун восхищенно смотрела на ленту.
— Какая мягкая — но ведь это не ткань?
— Это очень важная вещь, я тебе все расскажу. Когда мы покидали долину, я кое-что прихватила с собой. Ты видела, как я делала ткань из харадиса. Но волокна кончились. Тогда я увидела ваших валискисов, и они разрешили мне прикоснуться к ним. О, это было великолепно.
Армун согласно кивнула. Она знала, что мастодонты — валискисы на сесеке — священные для саску животные. Малаген могла целый день восхищенно наблюдать за ними.
— Я прикоснулась, и они позволили себя причесать. Им даже понравилось. На гребне остались волосы. Я сберегла их. Однажды я попробовала спрясть из них нитку, как из харадиса, и обнаружила, что можно соткать и полотно. Так я и сделала — вот оно. — Рассмеявшись, она прошептала: — Я делала эту повязку для мандукто. Но им я могу сделать другую. К тому же она такая маленькая. По-моему, она подошла бы Исель.