Ее имя было аккуратно вписано на этикетку с адресом, но обратный адрес указан не был.
— Что ж, непрактично, но необходимо, — задумчиво произнесла Мэйдж вслух, потом добавила: — Но таким образом они должны терять массу товара.
Тут она сообразила, что расписалась в квитанции о получении, что мальчишка, принесший покупку, передаст эту бумажку в рабцентр, ведающий доставкой, что…
Ах, это не ее забота! Должны же они как-то гарантировать доставку.
Она положила крышку рядом с креслом и сорвала двойной слой папиросной бумаги, скрывающей содержимое пакета.
Ну и странный же механизм, даже для 1977 года, хотя Мэйдж уже не раз говорила в глубине души, где позволительно даже богохульство, что от этой чертовой механики польза только ей самой, но выглядит она довольно причудливо.
Мэйдж не пыталась понять, на каких принципах основан этот набор. Она глядела на него, словно это было обычное приспособление, облегчающее работу по дому, на манер обеденного циферблата, в котором вообще никакого циферблата не было, однако же, он действовал, или автососа.
Лишь бы он работал — тут Мэйдж хихикнула, — не так ли?
Ей-богу, сделайте это сами!
Под спиралью из серых трубок, нанизанных на мягкий провод и обернутых папиросной бумагой, словно рождественское ожерелье, находился другой небольшой пакет. Мэйдж достала его, поразившись его тяжести, и сорвала упаковку.
Это был небольшой кусок стекла — нечто вроде бутылки, заполненный темной, похожей на ртуть жидкостью, которая легко колыхнулась, когда Мэйдж повернула пузырек, но, как это бывает обычно, вверх не побежали пузырьки воздуха, зато образовался крохотный, похожий на булавку протуберанец, прикрепленный основанием к днищу, готовый оторваться, если распечатают сосуд. Ртуть? Мэйдж решила, что этот предмет выглядит не менее странно, чем предыдущий.
Она немного посидела, разглядывая его, но не утруждая себя никакими особыми мыслями, потом отставила его в сторону. Пузырек свалился на сидение кресла и, прежде чем продолжать обследование коробки, она поставила его на прежнее место. Мэйдж Рубичек была методичной женщиной.
Следующим предметом оказалась просто пластинка, довольно толстая и совершенно черная. Структурой она напоминала то ли старый пляжный мяч, то ли рыбью кожу без чешуи, то ли…
Что «то ли»?
Тухлое мясо?.. Возможно. Мэйдж понятия не имела, на что похоже тухлое мясо…
То ли что-то еще.
Мэйдж слегка растянула пластину и тут же выпустила ее, уронив на крышку картонной коробки, лежавшую возле кресла. Она была просто не в силах прикоснуться к этому. Невольные представления о мертвых детских тельцах, саламандрах, о пластиковых пакетах с блевотиной возникли в ее голове, стоило пальцам коснуться черного, как ночь, материала.
Она не стала поднимать упавшее, а обнаружила на дне коробки инструкцию без названия и небольшой стеклянный шар, поразительно напоминающий пресс-папье вроде тех, что ее дед держал на своем столе в старинной юридической конторе в Престонсбурге. Это был оникс, установленный на каком-то дешевеньком материале, а сам шарик мог крутиться и качаться, отбрасывая наружу причудливые картинки. Но сейчас не было там ни города, засыпанного снегом, ни широкогрудых снеговиков с глазами из кусочков антрацита, ни церкви. Там не было ничего, кроме кружащегося водоворота. Снег продолжал падать, не обращая внимания на то, сколько шар оставался в одном положении, и никак не мог остановиться.
Мэйдж положила шар возле себя на кресло и скинула с колен опустевшую коробку, потом взяла в руки инструкцию и раскрыла на первой странице.
— Здравствуйте, — послышался голос.
Она не прочитала это приветствие, она его услышала.
Это был сочный баритон, смутно напоминавший старомодные записи, которые ей приходилось слышать в свое время, в духе пластинок, выпущенных Питером Устиновым, мимом и комедиантом пятидесятых годов, на удивление приятный голос, одновременно ласковый и успокаивающий, привлекающий внимание и откровенный в своей тональности, проясняющий мысли и смелый в намерениях, голос теплый и добродушный.
Несомненно, это был голос убийства.
— Здравствуйте, — прозвучало снова.
На этот раз в голосе слышалась нотка понимания, словно он был не просто звуком, издаваемым динамиком инструкции.
— Гм… здравствуйте, — ответила Мэйдж.
Она не была вполне уверена, что вступать в беседу с инструкцией — признак хорошего тона. По сути дела, в этом было что-то от безумия в духе Кэррола, вроде того, что Соня приготовила для Безумного Чаепития на кофейном столике перед кушеткой, негромко напевая: «Мерцай, мерцай, летучая мышка-малышка»…