Первым выстрелом противника снесло орудийную вышку и радиоаппаратуру, пятнами выжгло хромированную обшивку кормовых отсеков. От второго удалось увернуться.
Радиосвязь прервана. Надо попробовать вернуться в Энтерс, на базу — если получится. А если нет — найти какой-нибудь планетоид, совершить аварийную посадку, а подразделение запеленгует его по радиомаяку спасблока.
Так он и сделал. Нашел на карте астероид под номером 1-333, 2-A, M&S, 3-804. 39#. Цифры эти не значили бы ровным счетом ничего, кроме трехмерных координат, не будь в конце маленького указателя «#», что где-то на астероиде есть спасблок.
Вот невезуха — выбыть из боя, оказаться в спасблоке. Но еще хуже, если топливо вытечет раньше, чем он доберется до места. Болтайся тогда в космосе, пока не наткнешься на искусственный спутник какой-нибудь малой звезды.
Корабль сел почти неощутимо — лишь пару раз подбросило, потом миль десять тащило по поверхности, разваливался на ходу хвостовой отсек… Но в конце концов Терренс оказался всего в паре миль от притаившегося в скалах спасблока.
Две мили по пустынной, лишенной воздуха поверхности планетоида. Преодолев их высокими прыжками, он добрался до герметичного купола среди скал. Поскорее бы включить маяк, чтобы эскадрилья засекла его на обратном пути.
Протиснулся в декомпрессионную камеру; не снимая громоздкой перчатки, повернул — выключатель и, услышав, как со свистом врывается в камеру воздух, наконец снял шлем.
Потом стянул перчатки, открыл внутреннюю дверь и вошел в спасблок.
«Благослови тебя Господь, спасблок», — подумал Терренс, отбрасывая прочь перчатки и шлем. Огляделся. Вот радиопередатчик — принимает сообщения, сортирует, передает дальше. Вот на стене аптечка, вот холодильник — наверняка всего хватает, если только успели пополнить запасы после предыдущего постояльца. Вот робот многоцелевого назначения, замер неподвижно в своей рабочей нише. У настенного хронометра разбито стекло. Да нет, вдребезги разнесен, если присмотреться повнимательнее.
Благослови Господь тех, кто выдумал эти спасательные станции, кому пришло в голову разместить их тут и там — на такой вот непредвиденный случай.
Он сделал шаг.
В этот самый момент робот-слуга, что поддерживал здесь порядок в промежутках между постояльцами и выгружал с кораблей припасы, с лязгом покатился к Терренсу и, взмахнув стальной рукой, одним сокрушительным ударом швырнул его через всю комнату.
Резкий удар о стальную переборку, и все тело спину, бок, руки, ноги — пронзила боль. Робот сломал ему три ребра. Мгновение Терренс лежал, не в силах двинуться. Оглушенный ударом, пару секунд он даже вздохнуть не мог — это его и спасло. Боль ненадолго обездвижила его — и за этот короткий промежуток времени робот, приглушенно лязгая шестеренками, успел отступить в свою нишу.
Терренс попытался сесть — робот как-то странно загудел и двинулся с места. Терренс тут же замер. Робот вернулся в нишу.
Еще пара попыток развеяли все сомнения. Нет, он не ошибся: положение — хуже некуда.
В механизме робота что-то засбоило. То ли стерлась, то ли исказилась часть программы, управляющая его поведением, и теперь он готов крушить, сносить с лица земли все, что движется.
Разбитые часы на стене. Теперь ясно, что с ними случилось. Конечно! Двигались цифры на табло — и робот разнес хронометр напрочь. Сделал движение Терренс, и робот кинулся на него.
И кинется снова, если он снова шевельнется.
Если не считать еле заметного движения ресниц, Терренс не шевелился три дня.
Он попробовал было подползти к двери в декомпрессионную камеру, замирая, как только робот двигался с места, и давая ему вернуться в нишу, а потом снова двигаясь — чуть-чуть ближе. Но идея провалилась с первой же попытки. Слишком болели сломанные ребра. Невыносимая боль. И Терренс застыл в страшно неудобной позе, весь перекрученный, и в этой позе останется, пока не кончится кошмар — каков бы ни был исход.
Внезапно он снова собрался с мыслями. Прокрутил в памяти три прошедших дня. Вновь остро ощутил реальность происходящего.
До панели радиопередатчика — двенадцать футов. Двенадцать футов — и вот он, маяк, который привел бы к нему спасателей. Привел бы, пока он не умер от ран, от голода, пока обезумевший робот не забил его насмерть. Но преодолеть их — все равно что преодолеть двенадцать световых лет.
Что случилось с роботом? Времени на размышления — навалом. Робот реагирует на движение, но думать можно сколько угодно. Польза, правда, от этого невелика, но думать можно.
Компании, поставляющие оборудование для спасблоков, работают по правительственным контрактам. На каком-то этапе кто-то пустил в дело некачественную сталь или упростил процесс производства какой-нибудь микросхемы — чтобы дешевле обходилось. На каком-то этапе кто-то не проверил как следует этого робота. На каком-то этапе кто-то совершил убийство.
Терренс снова приоткрыл глаза — чуть-чуть приоткрыл, самую малость. Еще немного — и робот заметит движение век. И конец.
Строго говоря, это даже не робот. Всего лишь дистанционно управляемый, собранный из стальных деталей работяга, неоценимый помощник: постель уберет, листы металла сложит, присмотрит за растущими в чашках Петри культурами, разгрузит космический корабль, коврики пропылесосит. Корпус отдаленно напоминает человеческое тело, только головы не хватает, по существу, это лишь механический придаток.
Настоящий же мозг — сложнейший лабиринт экранов, проводов и микросхем — за стеной. Разместить такие тонкие приборы в предназначенном для тяжелой работы устройстве было бы слишком опасно. Робот может упасть в шахту лифта во время разгрузки, или метеорит в него угодит, или потерпевший аварию космический корабль. Корпус-придаток оснащен сенсорами — это «глаза» и «уши» робота. Они передают информацию расположенному за стеной мозгу.
И вот в мозгу в какой-то из микросхем что-то там разладилось, сработалась какая-то извилина. И теперь робот сошел с ума. Не так, как сходит с ума человек. Машины приходят в негодность по-разному. Вариантов уйма. Но этот механизм спятил ровно настолько, сколько требуется, чтобы убить Терренса.
«Пусть даже я смог бы его чем-нибудь ударить — эту штуку так не остановишь. Или, скажем, бросить что-то, успеть, пока он сюда не добрался — только толку-то от этого? Мозг останется цел, значит, и механический придаток не выйдет из строя. Безнадежно».
Массивные ручищи робота притягивали взгляд. Будто воочию виделось: вот сжимаются механические пальцы, вот между ними проступает кровь — его кровь. Понятно, воображение разыгралось. И все же видение не отступало. Терренс сжал пальцы невидимой роботу руки.
За три дня он ослаб от голода, то и дело накатывала дурнота. Голова кружилась, саднило глаза. Весь в нечистотах — но это уже не мучило. В боку пульсировала боль; каждый вздох, точно взрыв, опалял легкие.
Слава Богу, он не успел снять скафандр! Хоть дышать можно — иначе робот давно бы кинулся, уловив движение грудной клетки. Да, выход только один смерть. Он почти лишился рассудка.
Не раз за последний день — насколько возможно различить ночь и день без часов, без солнца — снаружи слышался рев приземляющихся кораблей. Потом до него дошло, что в эту обитель смерти звуки не проникают. Потом дошло, что этот гул — из радиопередатчиков, что он просачивается сюда, в спасблок, прямо из подпространства. Потом Терренс сообразил, что это невозможно. Потом пришел в себя и решил, что все происшедшее — лишь галлюцинации.
А потом проснулся окончательно и понял, что это наяву. Он в западне, выхода нет. Не выкарабкаться. Смерть неминуема.
Никогда Терренс не был трусом. Но и героем тоже.
Он — из тех, кто сражается, из тех, кого ведут в бой. Из тех, кого можно оторвать от дома, от семьи, швырнуть в пучину, имя которой — Космос, послать защищать то, что кто-то велел защищать. Но случаются в жизни моменты, когда люди, подобные Терренсу, начинают мыслить.
«Почему здесь? Почему так? Что я такого сделал, чтобы закончить свои дни на Богом забытом обломке камня, в загаженном скафандре? Не пасть с честью, как сказано в тех бумажках, там, дома, а сдохнуть от голода, от изнеможения, один на один со спятившим роботом? Почему я? Почему я? Почему я один?»