Потом мы стали отвечать менее подробно. О ссоре уже не рассказывали. Еще потом перестали вдаваться в детали. И, наконец, отвечали совсем уже без воодушевления:
— Как мы пишем вдвоем? Да так и пишем вдвоем. Как братья Гонкуры! Эдмонд бегает по редакциям, а Жюль стережет рукопись, чтоб не украли знакомые.
И вдруг единообразие вопросов было нарушено.
— Скажите, — спросил нас некий строгий гражданин, из числа тех, что признали советскую власть несколько позже Англии и чуть раньше Греции, — скажите, почему вы пишете смешное? Что за смешки в реконструктивный период? Вы что, с ума сошли?
После этого он долго убеждал нас в том, что сейчас смех вреден. — Смеяться грешно! — говорил он. — Да, смеяться нельзя. И улыбаться нельзя! Когда я вижу эту новую жизнь и эти сдвиги, мне не хочется улыбаться, мне хочется молиться!
— Но ведь мы не просто смеемся, — возражали мы. — Наша цель — сатира, сатира именно на тех людей, которые не понимают реконструктивного периода.
— Сатира не может быть смешной, — сказал строгий товарищ, и подхватив под руку какого-то кустаря-баптиста, которого он принял за стопроцентного пролетария, повел его к себе на квартиру. Повел описывать скучными словами, повел вставлять в шеститомный роман под названием: «А паразиты никогда!»
Все рассказанное — не выдумки. Выдумать можно было бы и посмешнее.
Дайте такому гражданину-аллилуйщику волю, и он даже на мужчин наденет паранджу, а сам с утра до вечера будет играть на трубе гимны и псалмы, считая, что именно таким образом надо помогать строительству социализма.
И все время, пока мы сочиняли «Золотого теленка», над нами реял лик строгого гражданина.
— А вдруг эта глава выйдет смешной? Что скажет строгий гражданин?
И в конце концов мы постановили:
а) роман написать по возможности веселый,
б) буде строгий гражданин снова заявит, что сатира не должна быть смешной, — просить прокурора республики т. Крыленко привлечь упомянутого гражданина к уголовной ответственности по статье, карающей за головотяпство со взломом.
Итак, примерно треть объема предисловия занимают шутливые жалобы на однообразность читательских вопросов, а еще две трети — описание давнего спора сатириков и некоего принципиального противника сатиры и юмора. Причем соавторы не только издеваются над оппонентом, но и пугают «уголовной ответственностью», коль тот возобновит полемику.
Можно, конечно, все предисловие, в том числе описание спора и угрозу, воспринимать как шутку. Правда, Ильф и Петров нашли нужным специально оговорить, что дискуссия со «строгим гражданином» — «не выдумки». Да и не принято было в ту пору шутить по поводу советского законодательства. Опять же, страж закона, вмешательством которого грозили сатирики, указан вполне конкретно: фамилия и должность.
Стоит уточнить: в тогдашней иерархии «прокурор республики» — официальное название должности руководителя прокуратуры республики, входившей в Советский Союз. Прокурор каждой из республик назначался республиканским Центральным исполнительным комитетом, но его деятельность контролировалась центром — Прокурором Верховного суда СССР. Упоминаемый авторами Н.В. Крыленко, один из основоположников советского права, с 1928 по 1931 год возглавлял прокуратуру РСФСР, затем народный комиссариат юстиции РСФСР, а в 1936 году стал наркомом юстиции СССР. Ссылка на Крыленко сохранялась во всех прижизненных изданиях «Золотого теленка» — за исключением последнего, 1938 года. Оно увидело свет, когда карьера Крыленко уже завершилась: в 1938 году он был — среди многих прочих советских сановников — обвинен в принадлежности к «антисоветской организации», осужден и расстрелян. Позднейшие издания «Золотого теленка» готовились — как принято в СССР — на основе последнего прижизненного. Потому Крыленко более никогда в предисловии не упоминался, хотя и был реабилитирован в 1955 году. Тут цензурный запрет соблюдался неукоснительно. Что, конечно, нарушало логику предисловия: и в 1938 году, и позже читателям оставалось только гадать, почему авторы пугают безымянного оппонента безымянным же прокурором неизвестно какой республики, почему они собрались решать проблему на республиканском, а не на союзном уровне и т. д. Однако вряд ли нужно доказывать, что в 1930 году, когда роман готовился к публикации, советские писатели не называли фамилии таких прокуроров одной только шутки ради. Тут ведь и дошутиться недолго.