Аналогично в записной книжке Ильфа за июнь-сентябрь 1929 года[314], которая фиксирует решительное продвижение в работе над вторым романом о Бендере, мелькают «пешеходный» мотив («Человечество делится на две части. Одна, меньшая, переходит дорогу при виде трамвая или автомобиля, другая — ждет, чтобы экипажи прошли»), описание автомобиля (будущей «Антилопы-Гну») и шофера — будущего Козлевича.
Таким образом, для «Великого комбинатора», а тем самым для 1-й части «Золотого теленка», газетным фоном приходится считать лето 1929 года, что, по-видимому, определяет и выбор «автомобильной» разновидности странствий. Петров вспоминал: «Когда садились писать, в голове не было сюжета. Его выдумывали медленно и упорно. Идея денег, не имеющих моральной ценности»[315]. Это, вероятно, и значит, что летом 1929 года — на стадии «Великого комбинатора» — «идея» 1-й части «Золотого теленка» получила наконец и сюжетное оформление, и поглавное распределение. Вместе с тем различия «Великого комбинатора» и будущего «Золотого теленка» — тоже весьма существенны, но обнаруживаются они при «медленном чтении».
В первой главе — согласно обеим редакциям — Бендер сходит с поезда в городе Арбатове, встречает здесь мелкого мошенника Балаганова и вскоре (во второй главе) узнает от нового приятеля о существовании подпольного миллионера. Так завязывается сюжет.
Арбатов в обеих редакциях описан одинаково. Маленький русский город, ни на Старгород, ни на «уездный город N» из «Двенадцати стульев» не похож. Арбатов, так сказать, более «древнерусский»: в городе «десятка полтора голубых, розовых и бело-розовых звонниц», и «золото церковных колоколов» (разумеется, «облезлое»), и «белые башенные ворота провинциального кремля», и «церковный подвал», где «хранился картофель». Л.М. Яновская обратила внимание на хронологическую близость написания «Великого комбинатора» с журналистской поездкой Ильфа и Петрова в Ярославль в 1929 году[316]. Если сопрячь наблюдение авторитетного исследователя с тем, что Ярославль — совершенно адекватно — фигурирует как город церквей в записях Ильфа за июнь-сентябрь 1929 года и в путевом очерке соавторов «Ярославль перед штурмом» («Чудак», 1929), то можно предположить, что прототип Арбатова — не Саратов, как часто полагают (по созвучию топонимов?), а Ярославль. Это, наверное, не так важно для толкования романа (как и при поисках прототипа Бендера), однако релевантно для восстановления его текстологической истории (и, так сказать, наглядного представления Арбатова).
Укорененность описания Арбатова в 1929 году порождает даже политические неловкости. В «Золотом теленке» местный начальник, робея перед Бендером — «сыном лейтенанта Шмидта», неожиданно начинает хвалиться городом: «Церкви у нас замечательные. Тут уже из Главнауки приезжали, собираются реставрировать». Это логично вытекает из «церковного» образа Арбатова, но настолько нарушает исторический фон первой половины 1930 года — с его разнузданной антирелигиозной вакханалией, что выглядит нелепо и выставляет соавторов, мягко говоря, в двусмысленном виде. Конфуз отчасти объясняется тем, что реплика арбатовского начальника — точное повторение реплики начальника из «Великого комбинатора», написанного «после “Двенадцати стульев”», в «Двенадцати стульях» же присутствовали аналогичные упоминания Главнауки, учреждения, занимавшегося, в частности, восстановлением культурных памятников.
314
316