— Ну, тащись, сивка, пашней десятиной, выбелим железо о сырую землю!
И уже на сухом берегу, именовавшемся Бульваром Молодых Дарований, приезжий воскликнул:
— За неимением передней площадки схожу с задней. В Москве за такие штучки виновного предают огненному погребению, но у вас, я думаю, такого делячества еще не наблюдается.
На этом он и расстался с арбатовским рикшей, выдав ему весь наличный капитал — двенадцать копеек».
О причинах исключения сцены можно только гадать.
По воспоминаниям В.Е. Ардова, Ильф и Петров «сочли банальным писать о луже в провинциальном городишке»[317]. Но это суждение повторяет «эстетизирующие» ходы советской текстологии, а в художественном отношении «лужа» эффектна и вполне годилась для «сильного места» — романного начала. Да и в идеологическом отношении она может, конечно, вызвать сомнения как «русофобская», напоминая изображения городских луж в литературе XIX века и тем самым намекая на извечную отсталость России, но сохранилось подобных зарисовок в романе «Золотой теленок» вполне достаточно. К примеру, вот — версия «Великого комбинатора»: «Степные горизонты источали такие бодрые запахи, что будь на месте Остапа какой-нибудь крестьянский писатель-середнячок из группы “Золотое гумно”, не удержался бы он — вышел бы он из машины, сел бы в траву и тут же бы на месте начал бы писать на листах походного блокнота новую повесть, начинающуюся словами: “Инда взопрели озимые…”». А вот — «Золотого теленка»: «Степные горизонты источали такие бодрые запахи, что будь на месте Остапа какой-нибудь крестьянский писатель-середнячок из группы “Стальное вымя”, не удержался бы он — вышел бы из машины, сел бы в траву и тут же бы на месте начал бы писать на листах походного блокнота новую повесть, начинающуюся словами: “Инда взопрели озимые. Рассупонилось солнышко, расталдыкнуло свои лучи по белу светушку. Понюхал старик Ромуальдыч свою портянку и аж заколдобился”». Видно, что в «Золотом теленке» авторы как вышучивали советский «а ля рюс» — так и вышучивают, пожалуй, даже подробнее.
Так что разгадка «лужи», вероятно, — другая. Как известно, в «Золотом теленке» — на месте «лужи» — помещен новый и тоже законченный фрагмент, открывающийся фразой «Пешеходов надо любить». Мотив же «пешеходов», преследуемых в столице и пока свободно чувствующих себя в провинции, оказывается тематически связан с блуждающим эпиграфом к роману: «Переходя улицу, оглянись по сторонам». Эпиграфом, которого не было в «Великом комбинаторе», которого не было и при первых публикациях «Золотого теленка», но который, как мы стремились доказать, изначально присутствовал в тексте «Золотого теленка», содержа чрезвычайно важное послание соавторов о политическом климате в СССР «после “Головокружения от успехов”». В таком случае логика замены «лужи» на «пешеходов» понятна: в новой ситуации «Золотого теленка» Ильфу и Петрову нужен эзопов эпиграф из правил уличного движения; эпиграф диктует отступление о пешеходах; «пешеходы» — уже по правилам художественности — замещают «лужу».
Соавторы также воспользовались «пешеходным» отступлением, чтобы добавить актуализирующие детали. В частности, пешеходы, по юмористически-гиперболическому замечанию Ильфа и Петрова, «распространили культуру по всему свету, изобрели книгопечатание, выдумали порох, перебросили мосты через реки, расшифровали египетские иероглифы, ввели в употребление безопасную бритву, уничтожили торговлю рабами и установили, что из бобов сои можно изготовить 114 вкусных питательных блюд». Упоминание о сое связано с продовольственным кризисом рубежа 1920-1930-х годов. Именно в это время ведутся интенсивные поиски быстрого и окончательного решения проблемы. Сою пропагандировали в качестве такого решения. При участии иностранных специалистов в 1930 году организован Институт сои (как подразделение Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В.И. Ленина — ВАСХНИЛ), а массовые издания тогда же постоянно публикуют статьи о чудодейственных свойствах сои. Журнал «30 дней», например, помещает в августовском номере статью «Ешьте сою!», автор которой — С. Мар — уверяет читателей, что из сои можно приготовить молоко, мясо, сыр, шоколад, по вкусу и питательности не уступающие натуральным. Аналогично и еженедельник «Красная нива» публикует статью Вл. Василенко «Ближе к сое!», где сообщается, что из сои было изготовлено не менее 130 блюд, дегустировавшихся на московских и харьковских показательных обедах. Перспективы, по мнению автора статьи, еще более радужны. Однако в том же 1930 году многие специалисты оспорили подобного рода суждения: соевые посевы требовали немалых расходов, существовали климатические ограничения, да и урожай ближайших лет — пусть и максимально возможный — отнюдь не покрывал бы дефицита традиционных для России сельскохозяйственных культур. В связи с этим отношение к соевой кампании в газетах и журналах стало уже не столь восторженным. Ну а кольцовский «Огонек» помещает в тридцать шестом (октябрьском) выпуске «Песню о Сое» сатирика М.Я. Пустынина: «Ты послушай песнь мою. / Песнь о сое пропою. / Всей душой люблю я Сою, / Я пленен ее красою»[318] и т. п. Вскоре соевая кампания, так и не давшая серьезных результатов, стихла, а рассказы о ее энтузиастах окончательно перешли в периодике на страницы разделов «юмора».
318
Пример приведен по: