Сторонники официального руководства умело подменили тезисы, объявив, что оппозиционеры не желают «строить социализм», потому как в условиях мирного времени работать не умеют, вот и стремятся вернуть им привычную ситуацию «военного коммунизма», выдвигая лозунг «мировой революции», подразумевающий отказ от новой экономической политики.
Троцкий, конечно, заметил подмену тезисов. Пытался объяснить, что не был противником нэпа, а утверждение принципиальной невозможности окончательно «построить социализм» до «мировой революции» вовсе не подразумевает категорический отказ «строить социализм», да и вообще противопоставление сторонников «мирного строительства» и адептов «военного коммунизма» в данном случае неуместно.
Успеха Троцкий не добился. Советскую прессу контролировали Сталин и Бухарин, потому оппонентам не давали возможности вести полемику в равных условиях. Стараниями официальной пропаганды Троцкий стал к середине 1920-х годов своего рода символом «красного террора» и соответственно «военного коммунизма». Обобщая, можно сказать, что и символом любого радикализма, ассоциируемого с «левизной». Ну а Сталин и Бухарин — как представители официального руководства — ассоциировались с идеей «мирного строительства».
Пропаганда была весьма интенсивной. Внимательный сторонний наблюдатель — философ В. Беньямин, посетивший Москву на рубеже 1926–1927 годов и общавшийся с представителями «левой» богемы, — отметил: «Сейчас каждому коммунисту разъясняют, что революционная работа этого часа не борьба, не гражданская война, а электрификация, ирригация, строительство заводов»[88].
Однако 14 апреля 1927 года у оппозиционеров появились новые и очень весомые аргументы. Потому что скандальным провалом закончился давний и весьма дорогостоящий советский план «большевизации» Китая.
Там, как известно, шла многолетняя гражданская война. Лидером считалось находившееся в Кантоне правительство, которое было поддержано национально-демократической партией Гоминьдан, блокировавшейся с коммунистами. Так называемые кантонцы или гоминьдановцы объявили своей целью создание единого китайского государства. Они тогда частично контролировали Хэнань, провинцию в Центральном Китае. СССР, понятно, кантонцам помогал, чуть ли не без ограничений обеспечивая финансирование, снабжение оружием, боеприпасами. Военачальников консультировали советские специалисты. Кантонцам противостояли многочисленные сепаратисты, пользовавшиеся аналогичной японской, английской и американской помощью.
Из Сватоу (Шаньтоу), порта в Юго-Восточном Китае, и началось масштабное наступление кантонцев на Шанхай, контролировавшийся сепаратистами англо-американской ориентации. Шанхай тогда — не просто крупный город, а еще и важнейший порт Китая. Стратегически важнейший. Там находились иностранные кварталы — английский, японский, американский и т. п., обладавшие правами экстерриториальности и объединенные в так называемый Международный сеттльмент. Понятно, что в сеттльменте действовали резидентурные центры, обеспечивающие процессы управления на китайских и других прилегающих территориях. Захват Шанхая, казалось бы, подразумевал разгром системы управления, соответственно возникала перспектива массовых восстаний по всему Китаю и не только Китаю, «пожара в колониях», что и ожидалось советскими лидерами.
В марте 1927 года кантонские войска заняли Шанхай. А там уже стремительно разрасталось восстание. Руководили им, разумеется, коммунисты. Сеттльмент был в опасности. Но гоминьдановцы, вопреки ожиданиям союзников и советских помощников, не поддержали восставших. Генерал Чан Кайши, ориентировавшийся уже на других финансистов, санкционировал преследование недавних союзников.
К 14 апреля восстание было фактически подавлено и расстрелы коммунистов продолжались в городах, контролируемых гоминьдановцами. Коммунисты перешли к подпольной работе. Под угрозой была и дипломатическая миссия СССР. 15 апреля на первых полосах советских газет пространно сообщалось о «кровавой бане в Шанхае».
Тон задавала статья в «Правде». Заголовок указывал на радикальное изменение ситуации — «Шанхайский переворот».
Можно спорить, в какой мере это соответствовало реальности, но словосочетание «шанхайский переворот» вскоре стало термином. Характерно, что позже Троцкий — в связи с термином «шанхайский переворот» — вспоминал: «Политика Сталина-Бухарина не только подготовляла и облегчала разгром революции, но, при помощи репрессий государственного аппарата, страховала контрреволюционную работу Чан Кайши от нашей критики. В апреле 1927 года Сталин на партийном собрании в Колонном зале все еще защищал политику коалиции с Чан Кайши, призывал доверять ему. Через пять-шесть дней после того Чан Кайши утопил шанхайских рабочих и коммунистическую партию в крови, волна возбуждения прошла по партии. Оппозиция подняла голову»[89].