Однако в условиях тоталитарного социума газетное слово — прежде всего политическое слово, а газета — носитель официального послания всемогущей и всепроникающей власти. Это послание транслируется в центральной «Правде», вслед за ней — в других СМИ, которое обязательно повторяется в приватных разговорах и т. д. Обозначая этот идеологический комплекс термином «публичная культура» («искусство, музыка, литература, кино, драма, публичные чтения, радио и многое другое»), Дж. Брукс выделял в качестве наиболее показательной формы именно прессу, «партийную газету “Правду”, которую коммунисты 20-х годов уподобляли по влиянию и авторитету Библии, правительственную газету “Известия”»[97] и т. п. Или — как говорил Остап Бендер в «Великом комбинаторе»: «Людей, которые не читают газет, надо морально убивать на месте. Они никому не нужны». И разъяснял экипажу «Антилопы» свое политкорректное мнение: «Теперь я ясно вижу, что попал в общество некультурных людей. Начинаю думать, что никто из вас не получил высшего образования. Во всяком случае, газет вы не читаете. Между тем газеты читать нужно. Кроме общего развития, газеты часто подают гражданам идеи!»
«Двенадцать стульев» — газетный роман. И закономерно, что начало романного действия, разворачиваясь в «уездном городе М», приурочено именно к 15 апреля 1927 года. В этот день газеты сообщили о событии, которое «левая оппозиция» объявила крупнейшим поражением советской внешней политики, чреватым смертельно опасными для страны последствиями. В этот день начался, можно сказать, последний этап открытой борьбы «левой оппозиции» со сталинско-бухаринским партийным руководством. И жители «уездного города М» тоже обсуждают «шанхайский переворот» — главную газетную новость. Обсуждают как событие заурядное, вроде свадьбы сына городского брандмейстера.
М.М. Пришвин в дневниковых записях за март 1927 года — иллюстрируя мудрое «пренебрежение» дочери В.В. Розанова Татьяны к газетам — передает ее слова: «Я весь Шанхай и весь Китай и Англию — все узнаю не по радио, а по копеечке на булке: копейка прибавилась, копейка убавилась»[98]. Но пример «пренебрежения» получился неубедительный: обсуждение «Шанхая» — само по себе типичная газетная новость, да и обсуждение это показывает панические ожидания населения, прогнозирующего на основании колебаний цены на хлеб степень вероятности большой войны. То есть действительный тогдашний обыватель — естественно, направляемый официальной периодикой — встревожен, а в романе Ильфа и Петрова, подчиненном «успокоительной» установке, жители «уездного города М» обсуждают «шанхайский переворот» как событие заурядное — наряду со свадьбой сына городского брандмейстера.
И для героев романа этот день — рубежный. 15 апреля Востриков, исповедуя умирающую тещу Воробьянинова, узнает, что фамильные бриллианты она спрятала в один из двенадцати стульев мебельного гарнитура, украшавшего воробьяниновский особняк, давным-давно реквизированный. И бросится в погоню за сокровищами прошлого, не думая о настоящем. На поиски сокровищ, на поиски прошлого отправится и бывший помещик, которому не обойтись без помощи компаньона-мошенника.
97
98