В одном из городов Ленинградской губернии драке молодых людей, приведшей к убийству, предшествовал спор по поводу Троцкого: «Он продал нашего Ленина, как Иуда Христа»; в мае 1928 года ЦК комсомола принял постановление «О работе среди фабрично-заводской молодежи», где обращалось внимание на то, что «троцкистская оппозиция нашла в свое время известный отклик среди вновь привлекаемой в производство еврейской рабочей молодежи»; на ленинградской фабрике «Пролетарская победа» рабочего, исключенного из партии за оппозиционные настроения, травили, спрашивая: «Как поживает раввин Троцкий?»[103]
В начале 1926 года Троцкий на заседании Политбюро отправил Бухарину тревожную записку, где обращал внимание противника на то, что среди московских рабочих-партийцев прямо (санкционированно?) поговаривают относительно оппозиционеров: «В Политбюро бузят жиды»[104]. Троцкий имел в виду, что антисемитские настроения в массах провоцируются исполнительными пропагандистами с санкции политического руководства страны. И Беньямин отметил симптомы времени: «…снятие оппозиционных деятелей с руководящих постов. Того же плана: вытеснение евреев, главным образом из среднего звена управления»[105].
Разыграв антисемитскую карту, Сталин, однако, счел нужным тут же подчеркнуть, что вовсе не намерен отступать от идеологии интернационализма. На исходе 1927 года — после ликвидации «левых» — наличие эксцессов в «национальной» области даже осудили официально. Теперь было можно. Следовало только акцентировать, что юдофобские настроения вызваны деятельностью оппозиционеров — сами же виноваты, партия тут ни при чем. Дежурный пропагандист (и — удачно — еврей) Е. Ярославский на XV партсъезде заявил: «Я знаю, что борьба с оппозицией развязала очень много всяких нездоровых явлений. Тов. Сталин совершенно правильно подчеркнул необходимость обратить самое серьезное внимание на борьбу с антисемитизмом, который кое-где имеет корешки»[106].
Официальная пропаганда доказывала, что правительство отнюдь не замалчивает проблему и, конечно, не поощряет проявления антисемитизма, напротив, последовательно и неуклонно искореняет этот «пережиток эпохи царизма», несовместимый с советской идеологией, добиваясь заметных успехов. Вот и в романе «Двенадцать стульев» анекдоты о евреях — такой же малозначимый комический элемент, как и упоминание о привычке железнодорожных пассажиров постоянно есть в дороге.
Отклики на противостояние партийного руководства и оппозиции опознаются и в дальнейшем ходе романа. Например, в главе «Клуб автомобилистов» — среди актуальных событий, составляющих панораму советской повседневности, — есть, разумеется, и внутренняя политика. Газетчики обсуждают «впечатления с пленума». Очевидно, речь идет о пленуме Исполнительного комитета Коммунистического Интернационала, состоявшемся в мае 1927 года. На этом пленуме обсуждались уже упомянутые апрельские события в Китае, по поводу которых Троцкий и его сторонники жестко критиковали руководство ВКП(б) и Коминтерна, и Сталин произнес речь «Революция в Китае и задачи Коминтерна».
Осенью 1927 года какие-либо надежды «левой оппозиции» рухнули. 7 ноября состоялось грандиозное празднование десятилетней годовщины Октябрьской революции. В этот же день оппозиционеры организовали альтернативную демонстрацию. Однако еще в октябре Троцкого исключили из Исполнительного комитета Коминтерна и Троцкого с Зиновьевым — из ЦК, а в ноябре — после оппозиционной демонстрации — также из партии. На состоявшемся в декабре XV съезде ВКП(б) «левая оппозиция» отреклась от своих лозунгов, съезд принял решение продолжать нэп, и к началу 1928 года был решен вопрос о высылке Троцкого, а его сторонников уже исключали из партии в массовом порядке.
Время романа «Двенадцать стульев» истекает в октябре 1927 года. Из ноябрьских событий отражение нашло только одно, но не в первом романе дилогии, а во втором. В романе «Золотой теленок» (начиная с главы «Тридцать сыновей лейтенанта Шмидта») Остап использует формулу «Командовать парадом буду я», которая почти в качестве лейтмотива сопровождает его титаническую борьбу с другим великим комбинатором — Корейко. В.Е. Ардов вспоминал, что «Ильф выхватил ее из серьезного контекста каких-то документов»[107]. Более точную разгадку формулы подсказывает дневник М.М. Пришвина[108]. В записях за ноябрь 1927 года Пришвин рядом с назывным предложением «Октябрьские торжества» поместил эмблематическую вырезку из газеты (случай в дневнике не исключительный, но нечастый): «Приказ. Командовать парадом буду я. Ворошилов»[109]. Эта вырезка могла быть сделана из «Правды» или любой другой газеты, на страницах которых 3 ноября 1927 года К.Е. Ворошилов (с 1925 года, вслед за Троцким и Фрунзе, нарком по военным и морским делам) официально огласил парадный приказ. Фраза — вполне дежурная, церемониальная, но, очевидно, для Пришвина она наделена дополнительным смыслом: время Троцких кончилось. Ильф и Петров не были единомышленниками Пришвина, и великий комбинатор просто пародирует газетную формулу, однако смысл ее явно тот самый, политический и антилевацкий.
106
Пятнадцатый съезд ВКП(б). М., 1965. Ч. 1. С. 397–398. Ср. также: