– Кажется, – сказал я, едва дыша. – Давайте вернемся во дворец. Необходимо оказать помощь раненым.
Мы шли по битому стеклу, по кускам штукатурки, по упавшим портьерам. И наконец вошли в ярко освещенный и ужасно разгромленный танцевальный зал.
Мертвые и раненые лежали полукругом под разрушенной стеной. В одной из женщин, лежащих на полу с восковым лицом, я узнал прелестную брюнетку, с которой танцевал. Все вокруг было забрызгано кровью. Я кинулся разыскивать свою рыжеволосую приятельницу и увидел ее на коленях возле раненого, поддерживающую его голову.
Вдруг кто-то закричал. Винтер и я всполошились. Один из раненых налетчиков шевельнулся, что-то крикнул и навсегда затих под выстрелами. Я услышал звук падения и, словно загипнотизированный, смотрел, как граната, кружась и тарахтя об пол, остановилась метрах в трех от меня. Я замер. «Все», – подумал я. А я так и не узнал ее имени.
Позади себя я услышал глубокий вздох. Мимо меня пронесся Винтер и бросился вперед. Он упал, распростершись над гранатой. Раздался приглушенный взрыв, и тело Винтера подскочило на полметра вверх.
Я был потрясен. Бедный, несчастный Винтер.
Я почувствовал, как колени подогнулись подо мной. Пол опрокинулся.
Надо мной склонилась она, лицо ее было бледным, но спокойным.
Я протянул руку и коснулся ее плеча.
– Как вас зовут?
– Меня? Барбро Люнден. Я думала, что мое имя вам известно.
Казалось, она глубоко изумлена. Я привстал.
– Лучше окажите помощь кому-нибудь, кто в худшем положении, – сказал я.
– Нет, – отказалась она. – У вас сильное кровотечение.
Появился Рихтгофен. Он помог мне встать. Моя шея и голова гудели от боли.
– Слава богу, что вы не пострадали, – сказал он.
– Скажите спасибо Винтеру, – ответил я. – Не думаю, что есть шанс…
– Да. Убит наповал, – склонил голову Рихтгофен. – Он выполнил свой долг.
– Несчастный! На его месте должен был быть я.
– Это счастье, что вы остались живы, – сказал Рихтгофен. – Но все же вы потеряли в этой свалке достаточно крови. И поэтому вам сейчас необходим…
– Я хочу остаться здесь. Возможно, я смогу чем-нибудь помочь.
Откуда-то появился Беринг и, положив мне руку на плечо, увел с собой.
– Спокойно, мой друг, – приговаривал он, крепко сжимая мое плечо, – не нужно проявлять столь сильных чувств. Винтер умер при исполнении служебных обязанностей. Не забудьте, он был офицером!
Герман знал, что беспокоило меня. Я мог бы накрыть своим телом эту гранату так же, как и Винтер, но эта мысль даже не пришла мне в голову. Не будь я так парализован страхом в тот момент, первое, что я сделал бы – это пустился в бегство.
Я не сопротивлялся. Я чувствовал себя опустошенным, как с похмелья. Манфред присоединился к нам в машине, и мы молча поехали домой.
Единственное, о чем спросил я, так это о бомбе, и Беринг сказал, что ее забрали люди Бейла.
– Скажите его людям, чтобы ее утопили в море, – посоветовал я.
Кто-то встречал нас на лестнице. Я узнал массивную фигуру Бейла. Я не обратил на него ни малейшего внимания.
Зайдя в гостиную, я подошел к буфету, вытащил бутылку виски и налил себе полный стакан.
Остальные присоединились ко мне. Меня заинтересовало, где это Бейл был весь этот вечер.
Он сел, глядя на меня. Он хотел услышать подробности налета. Казалось, он воспринимает новости спокойно, но как-то уныло.
Он глянул на меня, поджав губы.
– Мистер Беринг сказал мне, что вы вели себя очень достойно, мистер Байард, во время схватки. Вероятно, мое суждение о вас было несколько опрометчивым.
– Меня нисколько не заботит ваше суждение обо мне, Бейл, – сказал я. – Кстати, где вы были сами во время нападения? Под ковром?
Бейл, побледнев, резко встал и выскочил из комнаты. Беринг откашлялся, а Манфред бросил на меня странный взгляд, вставая, чтобы выполнить свою обязанность хозяина – проводить гостя до двери.
– Инспектор Бейл не из тех людей, с которыми приятно иметь дело, – заметил Беринг. – И я понимаю ваши чувства, полковник.
Он поднялся и обошел вокруг стола.
– Видимо, вам следует узнать, – продолжал он, – что Бейл относится к наиболее искусным фехтовальщикам нашего мира. И поэтому я вам советую не делать поспешных выводов…
– Каких выводов?
– Вы и так уже имеете болезненную рану. И мы не можем допустить, чтобы нас убили в столь критическую для нас минуту. Кстати, вы уверены в своем искусстве владения пистолетом?
– О какой ране идет речь? – изумился я. – Вы имеете в ввиду мою шею?
Я прикоснулся к ней рукой и поморщился. Там была глубокая царапина, покрытая запекшейся кровью. Вдруг я почувствовал, что спина моего сюртука мокрая. Этот почти промах был гораздо ближе к цели, чем мне показалось.
– Я надеюсь, что вы окажете честь Манфреду и мне быть вашими секундантами, – продолжал Беринг, – и, возможно, советчиками…
– О чем это вы, Герман? – спросил я. – Какими еще секундантами?
– Г-м, – толстяк казался смущенным. – Мы хотим стоять с вами на вашем поединке с Бейлом.