— А что он делает?
— Он говорит, счастливы вы или грустны и как сильно ненавидите кого-нибудь.
— М-да, — разочарованно замычал я. — А на кой мне такая штуковина? Мне не нужен прибор, который говорит, что я злюсь или радуюсь.
Льюис до того взбеленился, что даже стал красноречив:
— Разве вы не понимаете, какое значение приобретает этот инструмент для психиатров? Он будет говорить о пациентах такое, что они сами никогда не отважились бы рассказать. Его можно использовать в психиатрических клиниках, им можно замерять реакцию людей при посещении зрелищ, в политике, при введении новых законов… где угодно.
— Хватит трепаться! Пускаем в продажу!
— Но все дело в том…
— В чем?
— В том, что производить эти приборы мы не сможем, — с отчаянием в голосе сказал он. — У нас нет нужного сырья, и мы не знаем, как их делать. Придется вам выменивать их.
— Я не могу. То есть могу, но не сразу. Сперва мне надо дать понять тем Коммерсантам, что я хочу получить от них, а затем узнать, что они хотят взамен.
— Какие-нибудь другие вещи у вас есть?
— Есть несколько.
— Отдайте-ка их лучше мне.
— Некоторые из них могут оказаться опасными. В общем все это принадлежит мне. Я дам вам что захочу и когда захочу…
Мы снова поспорили.
Прения кончились тем, что мы отправились к адвокату. Мы составили контракт, который был, наверно, одним из любопытнейших курьезов в истории юриспруденции.
Адвокат, несомненно, подумал — и до сих пор думает, — что мы оба сумасшедшие, но теперь это беспокоит меня меньше всего.
В контракте говорилось, что мне надлежит вручать Льюису для определения технической и товарной ценности по крайней мере девяносто процентов предметов, источник получения которых контролирую я один, и что в дальнейшем вышеуказанный источник остается на вечные времена исключительно под моим контролем. Остальные 10 процентов могут без всяких оговорок не передаваться для обследования, причем первая договаривающаяся сторона принимает единоличное решение в отношении определения тех предметов, которые войдут в вышеупомянутые 10 процентов.
Что же касается 90 процентов предметов, передаваемых второй договаривающейся стороне, то эта последняя обязана подвергать их тщательному анализу — представлять отчеты в письменном виде и давать такие дополнительные объяснения, которые понадобятся для полного понимания со стороны первой договаривающейся стороны, в срок, не превышающий трех месяцев со дня получения предметов, по истечении какового предметы возвращаются в единоличное владение первой договаривающейся стороны. Вышеупомянутый срок изучения и определения может быть продлен на любое время лишь по заключении соответствующего соглашения между сторонами, изложенного в письменном виде.
В случае если вторая договаривающаяся сторона скроет от первой договаривающейся стороны какие-либо открытия, связанные с предметами, о которых идет речь в данном соглашении, то такое сокрытие является достаточным основанием для возбуждения дела о возмещении убытков. В случае если будет определено, что некоторые предметы можно пустить в производство, таковые могут производиться в соответствии с условиями пунктов А, В и С раздела II данного соглашения.
Условия продажи вышеупомянутых предметов должны быть оговорены и включены в качестве составной части данного соглашения. Любые доходы от вышеупомянутой продажи делятся следующим образом: 65 процентов — первой договаривающейся стороне (мне — это я на случай, если вы уже запутались, что немудрено) и 35 процентов — второй договаривающейся стороне (Льюису); издержки делятся соответственно.
Разумеется, там было еще много всяких подробностей, но суть дела уже ясна.
Глоток мы друг другу не перегрызли и из конторы адвоката отправились ко мне домой, где застали и Мардж. Льюис пошел со мной, чтобы взглянуть на пятно на письменном столе.
По-видимому, Коммерсант получил букварь и был в состоянии разобраться, для чего его послали, так как на столе лежала картинка, вырванная из книги. Правда, я сказал бы, что ее не вырвали, а скорее… выжгли из книги.
На картинке была буква «3» и рядом зебра. Льюис с тревогой уставился на нее.
— Ну и задали нам задачу.
— Да-а, — согласился я. — Не знаю, сколько она стоит, но, видно, недешево.
— Подумайте сами — расходы на экспедицию, сафари, клетки, перевоз по морю и железной дороге, корм, сторожа. Как вы думаете, нельзя ли заинтересовать его чем-нибудь другим?