К.: Согласна.
Л.: Я тоже. Религия для многих — просто способ избежать ответственности.
К.: «Дьявол заставил меня это сделать».
С.: Вот-вот, или оправдание собственным предрассудкам.
К.: В странах, где сильна католическая церковь, она решает за всех людей, даже не католиков, пользоваться ли им противозачаточными средствами, и тому подобное.
Л.: Но вернемся к теме. Во многих рассказах у вас фигурируют деревенские дурачки. У вас на это есть какая-то причина?
С.: Да нет, не то чтобы я был с ними хорошо знаком, хотя почти в каждой деревне есть свой дурачок — а в Миннеаполисе дураков много, — просто у меня есть теория, что эти так называемые дурачки, которых мы пытаемся приспособить к обществу и учим в спецшколах, на самом деле не менее способны, чем мы; просто мы не понимаем, что это за способности, а они не знают, как их использовать. Мы на самом деле тормозим их развитие, забивая им головы своими идеями, когда им нужно просто сочувствие. Если бы мы оставили их в покое, то, возможно, поняли бы, как они мыслят. И мы могли бы многому от них научиться, потому что они на свой лад не глупее нас.
К.: Мы пытаемся научить их думать по-нашему, а это все равно, что сделать из меня сталевара — лучше от этого никому не становится.
С.: Вот хороший пример. Мой сын, неплохой инженер-химик, от рождения левша. Когда он пошел в школу, преподавательница пыталась переучить его писать правой рукой, пока я не явился в школу и не прочел ей и директору вслух, что говорит по этому поводу закон. Он до сих пор левша, и это ему ни в коей мере не мешает. Кстати, именно из-за этого я впервые обратил внимание, как много талантливых людей среди левшей.
К.: Сейчас уже выпускают парты для левшей.
С.: А вы сами левша?
К.: Нет, я одинаково владею обеими руками.
Л.: Вы нередко связываете дурачков с инопланетянами или даете им силы, не присущие нормальному человеку.
С.: У меня просто какое-то внутреннее убеждение, что идиот сможет лучше понять чужое существо — именно по тем причинам, которые мы сейчас обсуждали.
К.: Да, нормальный человек убежден, что некоторые вещи невозможны. А идиот принимает все как есть.
Л.: Вы часто пишете о среднем человеке — не представителе правительства, сталкивающемся с пришельцами.
С.: Мне кажется, что читатель легче принимает героя, если тот — средний человек… для меня средний человек и представляет собой человечество. Я вообще очень верю в простых людей. Мне кажется, что они не только умны, но прежде всего обладают здравым смыслом. И мне очень легко о них писать. По-моему, для некоторых писателей это вроде снисхождения. А я и сам очень средний человек, и стыдиться мне нечего.
Л.: Кроме того, у вас есть привычка помещать место действия за город. В большей части ваших романов действие разворачивается на Земле, а не в галактических просторах, и в немалой части из них события происходят в городке Милвилл, штат Висконсин.
С.: А такой городок существует. Это маленький город на юго-западе Висконсина, где я родился и вырос. Я часто пишу об этих местах; если и не впрямую, то беру оттуда пейзажи и описания местности. В конце концов, эти места я не забуду никогда. Мне кажется, что в первые двадцать лет жизни в человеке зарождаются те концепции и ассоциации, которые останутся с ним на всю жизнь. Правда, когда я описываю Милвилл, то он становится чуть красивее, чуть возвышенней и чуть интереснее, чем в действительности. Иногда, когда я навещаю своего брата, он провозит меня по окрестностям, и я вижу, что овраги вовсе не так глубоки, холмы — не так высоки, а многих из тех мест, которые я помню, уже давно нет.
Я родился, собственно, не в городе, а в округе Милвилл, в доме своего деда; он стоял на высоком холме при слиянии рек Висконсин и Миссисипи, и эти две реки впечатаны и в мою жизнь, и в мои книги.
Так что Милвилл — реальное место. А вот Уиллоу-Бенд — вымышленное, хотя он тоже находится где-то в Висконсине, только я не знаю где. Эти два города я использую чаще всего, хотя есть и другие — вроде Енотовой Долины.
К.: У вас есть и повторяющиеся имена — собаки Тоузер и Боузер, банкир Стивенс, — которые вы используете по нескольку раз.
С.: Наверное, это просто моя ошибка. Такое выражение, как «банкир Стивенс», сразу вызывает в сознании четкий образ…
К.: Да, этакий лысоватый человечек среднего роста и средних лет, в костюме и при часах с цепочкой…
С.:…Который продаст тебя за десять центов. И мне так понравился этот образ, что я забыл, что уже где-то его использовал.