Я всегда считала, что дореволюционная система управления государством была более продумана, чем сегодняшняя. Но она позволяла концентрировать в руках у одного человека неоправданно много власти. Кайз заметила: раньше люди, по крайней мере, точно знали, что за человек стоит у штурвала. Теперь картина иная: тот, кто представляет лобби в Конгрессе, никогда в действительности не принимает серьезных решений. Истинные лидеры трудно вычисляемы и никогда не несут перед обществом ответственности за свои действия. Если марионетка попадает впросак, её тут же приносят в жертву общественному мнению и заменяют другой марионеткой.
Не сомневаюсь в том, что Джоанна права – права, по крайней мере, применительно к сегодняшнему дню. Сомневаюсь в том, что этим исчерпывается вся правда. Если какие-либо партии или блоки постоянно действуют вразрез с интересами народа, много ли голосов соберут они на выборах? На мой вопрос Кайз ответила, что воздушные замки создаются циниками: результаты выборов отражают только одно – сколько денег потратили те или иные лоббисты на рекламную кампанию.
Что ж, это только подтверждает общепринятое у нас мнение – мол-де, кроты готовы круглые сутки сидеть у экранов домашних телекубов. Но если с этим согласиться, то кто же те люди, что наводняют улицы городов Земли? Как они представляют себе развитие сложнейшего, и в социальном, и в техническом отношении, общества и кого поддерживают в качестве избирателей? У каждого из них ветер в голове, что ли? Чушь.
Взгляд Кайз на политику показался мне несколько прямолинейным. Идеальной власти не существует; в идее любой системы заложена определенная доля осознанной лжи. Благо уже то, что и в Америке, и в Ново-Йорке создана избирательная система, действительно соответствующая духу времени. А вы посмотрите на Англию или на Советский Союз… У нас, по крайней мере, воля народа хоть время от времени оказывает реальное влияние на действия руководителей государств. И, в принципе, ситуация может в корне измениться в любой момент.
В чем-то я не согласна с Джоанной; но сама она мне очень нравится. Женщина огонь, она не боится ставить перед собой труднейшие вопросы и пытается честно ответить на них. А ведь так много моих сверстников стараются пробиться наверх и в бизнесе, и в политике, просто-напросто приспосабливаясь к обстоятельствам и, как говорится, протирая штаны на студенческих скамьях и в чиновничьих креслах!
Джоанне хотелось вытащить меня из общежития на улицу и отвезти выпить в Ист-Ривер, но я и тут отказалась. Я намеревалась готовиться к семинару по Крейну. Мне предстояло прочитать кое-какую критику по творчеству Крейна. Мне не хотелось оплошать в глазах Шауманна. Иначе я бы на долгое время сделалась настоящей трезвенницей, вновь завоевывая у Шауманна потерянный авторитет. Я пообещала Джоанне, что мы съездим в Ист-Ривер на следующей неделе. Кайз сказала мне, что там собираются прелюбопытнейшие личности и многие из них весьма здраво рассуждают о политике.
И вот мне пришло в голову, что я не столько живу среди всех этих людей, сколько изучаю их. Вот уж «энтомолог» выискался! (Пример. Кайз Джоанна, рост 150 см, вес 40 кг, кожа смуглая, волосы короткие, черные, цвет глаз – угольно-черный, нос с горбинкой, телосложение подростка, в одежде отсутствует стиль; склонна высказывать радикальные взгляды, но с известной долей цинизма; остроумна, эрудированна. Вероятно, поддерживает со мной контакт вовсе не потому, что интересуется политикой Ново-Йорка. По-моему, её больше занимает вопрос: чью сторону приму я здесь, на Земле?) Замечают ли окружающие мое увлечение «энтомологией»?
16 сентября. Провела в библиотеке целый день. А до этого у нас была лабораторная по «Развлечениям». Нас знакомили с американским фольклором. Банджо – очень своеобразный инструмент. До сих пор я слышала банджо лишь в составе оркестра, аккомпанемент – ритм, диксиленд. Сегодня на банджо не бренчали. Музыкант перебирал струны, как на соло-гитаре, и делал это просто виртуозно. Партия была заучена им наизусть. Казалось, он грезит наяву и абсолютно не обращает внимания на свои пальцы. Второй музыкант играл на скрипке и вел себя совершенно иначе. Он рассматривал струны и гриф как бы с изумлением: неужели скрипка так прекрасно поет в моих руках?! Скрипач, большой и толстый, был обладателем широкой седой бороды. Я поразилась, как он играет своими длиннющими пальцами на маленькой скрипочке. На мой взгляд, ему требовался инструмент покрупнее, например контрабас. Толстяк смычком высекал из струн нежнейшую мелодию. К семинару по менеджменту мы готовились в читальном зале библиотеки, потому что нашим домашним заданием был анализ двух дюжин газет. Газеты мы отбирали по своему вкусу. К нам в общежитие они не поступали. Те из студентов, кто мог позволить себе раскошелиться на аренду множительной техники, быстро сделали копии и понесли их домой. Я и Хокинс такой возможностью не располагали и поэтому проторчали в читалке целый день, выписывая из статей цитаты. Я обнаружила ещё одну привлекательную черточку у Хокинса: он не богат.
17 сентября. С утра до вечера читала Крейна и литературу об его творчестве. Хороший писатель, но трудно привыкнуть к его стилевой манере, к использованию архаизмов и диалектных форм: «Чтобъ имъ однолично ни въ чемъ нужи ни которыя не было, а жили бъ и ходили просты…» Я долго соображала, прежде чем поняла – это ведь и о вольной судьбе Миров!
18 сентября. Я изрядно нервничала, идя на собеседование по Крейну, но все обошлось. Шауманн дает студенту задание изучить творчество того или иного автора, и «перескочить» через данный зачет нельзя. Не явился – приходи через месяц. В течение получаса Шауманн экзаменует студента по биографии и книгам писателя, затем вы берете себе новую тему. Оценки не ставятся. Шауманн уверяет, что придерживается этой системы исключительно из-за своей лени. На самом же деле таким образом он обеспечивал себе полную преподавательскую часовую нагрузку и убивал при том сразу двух зайцев: вопросы, которые он готовил своей жертве, «не повисали в воздухе», а студент усваивал программу в срок.
Сразу после пары «Религии Америки» я отправилась в Ист-Ривер на встречу с Кайз. Ист-Ривер – маленький городок, построенный на речке с одноименным названием около двадцати лет назад группой земледельцев. Вскоре они обанкротились. Суд до сих пор не разобрался с мешками документов, в которых оказалось много путаницы. Городок стал на время ничейным, бесхозным. Здесь нет больших зданий, которые можно было бы заселить или сдать под производственные площади. Однако вдоль речки стоят блочные коробки, совершенно пустые. Над водой высится недостроенная конструкция моста. Пространство между опорами и балками затянуто, в целях безопасности, металлической сеткой. Забравшись на мост, вы видите буксиры, баржи и катера, идущие вверх и вниз по реке прямо у вас под ногами.
Мы встретились с Кайз в заведении с философским названием «Месть Виноградной Косточки». Кайз сидела в углу просторного помещения, которое в свое время, очевидно, предназначалось под товарный склад и занимало примерно одну двенадцатую территории торгового комплекса.
Меня здесь поразила акустика – нечто невероятное! Место, на мой взгляд, никак не годилось для политических сходок, для сборищ революционеров и тайных заговоров. Слова звучали звонко, как на сцене; обыкновенный шепот становился эффектным театральным шепотом. Электричества не было, и свет из окон, из-за их отсутствия, тоже не падал. На каждом столике стояло по свече, народ тем и довольствовался. Разномастная, на свалках собранная, что ли, мебель была беспорядочно расставлена на холодном полу. Я бы не удивилась, различив на стене портреты Ковальского и Ленина.
Кайз заприметила меня, несмотря на то, что я блуждала по залу почти впотьмах. Я пробиралась меж столов в основном на ощупь. Но вскоре и мои глаза привыкли к слабому свету. Кайз провела меня к заменяющей стол старой деревянной двери, к которой хозяева приколотили ножки. Кайз представила меня трем своим друзьям.