Святой отец сразу бросил своих собеседников. Не позабыв конечно же до дна осушить зажатую в заплывшей жиром руке кружку, мигом присоединился к столь щедрому наёмнику. Бойкая служанка, уже и не обращавшая никакого внимания на пьяницу Тодо, накрыла им стол и даже соизволила улыбнуться. Хотя улыбалась она конечно же щедрому посетителю, а вернее его монетам.
— Не забудь посетить храм седьмого дня и прикупить оберегов своим новорождённым, и-и-к! — сразу напомнил наёмнику о «главном» священник.
— Не, ухожу с караваном в Риц, жена этим займётся, — залпом осушил кружку эля наёмник. — Мне сейчас монет нужно побольше, поиздержались мы за зиму. Кстати, Тодо, лишний воин в отряд нам не помешает. Платят хорошо, твой шанс.
— Заложил я всё, Еск, — ненадолго оторвался от тарелки спешно утоляющий голод толстяк, —даже ножа нет. Разве что дубину или прут какой с собой взять и уйти как есть.
— Я тебе помогу, — замахал ручищами светящийся от счастья отец. — Выкупим снаряжение и оружие. Отдашь частями, как сможешь. Одно только обещай мне, друг, — позабыть про свою беду и продолжить жить.
— Это я с радостью, — не то от выпитого эля, не то от съеденного им до последней крошки ужина, а может и от внезапно появившейся надежды на возможность вырваться из города, широко улыбался товарищу наёмник Тодо.
— На эль не налегай, рано по утру выкупать пойдём, — одёрнул протянутую к кувшину жадную руку толстяка Еск. — Три кружки опрокинул и хватит. Иди отдыхай, а с первыми петухами подходи…
— Так зачем по утру? Почти всё моё снаряжение и меч здесь, у Лито, — сделал неопределённый жест в сторону весёлого тавернщика наёмник.
— Лито, тащи вещи моего друга, уплачу! — тут же крикнул Еск, зачем-то ударив по столу кулаком.
Лито приказал одному из слуг и совсем скоро Тодо вернули и его кольчугу, и меч, и всё остальное. Пока тот принимал облик воина, Еск закинул в рот остатки своего ужина.
— Фин, допивай сам, а нам пора, — решительно поднялся он, отсчитывая на стол запрошенные тавернщиком монеты. — Пойдём, Тодо.
Еск твёрдой, уверенной походкой направился к выходу. Толстяк с тоской взглянул на кувшин, но не посмел тронуть тот перед уходом. Они вышли в ночь. Задержались у свисавшего под вывеской фонаря. Вернее, Тодо придержал спешащего расстаться с ним до рассвета друга.
— Вовремя ушли, — двинул локтём в бок товарища Еск, с ухмылкой глядя на спешащую к таверне женщину.
Та была такой же безразмерной, как и святой отец Фин, а за крайне вздорный и сварливый характер за глаза её прозвали Жабой. Наверное, потому, что жаба довольно мерзкая на вид и неприятно с ней иметь дело.
— Фин здесь? — резко бросила наёмникам толстуха, быстро, словно свинья к корыту, проносясь мимо.
— И тебе доброй ночи, Ита, — только и успел вымолвить в ответ Тодо.
— Влетит Фину, тяжела рука у Жабы, — бросив насмешливый взгляд на захлопнувшуюся за разъярённой женщиной дверь, выдохнул в ухо товарищу Еск. — Ну, утром у западных ворот. Не опаз…
— Я это… — снова остановил шагнувшего прочь друга Тодо. — Негде мне… Спал у садовников, а теперь… Холодно…
— Ах вон оно что! — заулыбался Еск. — Эх, добрый я сегодня! Держи! — вытащил он из кошеля пару монет. — Спи хоть здесь у Лито, но даже не вздумай подвести меня, друг. Сам Сет послал тебе мою помощь и проклятье за зло будет страшным.
— Нет, нет, что ты! — горячо воскликнул пьяница. — С первыми петухами у ворот, даже не сомневайся. А монеты верну, не сразу, но все, не…
— Не сомневаюсь! — весело рассмеялся счастливый отец. — До завтра, друг!
— До завтра! — также весело бросил ему вслед Тодо.
Он уже сделал несколько шагов к таверне, когда из тени, прямо ему навстречу, вышел Энц.
— Фу-х! Ты не подвёл меня, друг, — с усилием выдохнул слуга, опуская на мостовую тяжёлую ношу. — Скидывай накидку и одевай мою кольчугу.
— Я… Ты… Мы… — растерялся наёмник.
С одной стороны, он не желал принимать участие в сомнительном деле нового «друга», но с другой полагал, что сам Монк благоволит ему этой ночью. Потому и колебался в своём выборе между быстрым погашением долгов и страхом влипнуть в историю. Сознание наёмника, как это часто бывало в моменты тяжкого выбора, раздвоилось. Нет, он даже не думал о том, что может совершить преступление, лишь опасался неудачи и наказания. Жадная половинка его разума боролась с трусливой, и толстяк медлил.