— Как вы себя чувствуете? — неуклюже спросил он.
— Благодаря тебе я поправлюсь, — Айан посуровел. — Джек, — тихо сказал он, — ты можешь подойти ко мне?
— Конечно, пока на мне эта штука. — Мальчик приблизился. Когти сжали его руку.
— Я говорил с Иваром Холмом и другими, — прошептал Айан. — Ты злишься на меня и весь мой народ, так?
— Э, ну…
— Понимаю. Мы прогоняем тебя с дорогого для тебя места. Джек, ты и все, кто будет с тобой, всегда будут там желанными гостями и смогут бродить, где вздумается. Нашим народам давно пора начать свободно общаться.
— Но… Я хотел сказать, спасибо, сэр, — заикаясь, проговорил Джек, — но я не смогу.
— Твоя слабость. Да, — Айан издал ифрианский мелодичный эквивалент смешка. — Думаю, по большей части она — психосоматической природы и пройдет вместе с твоей злостью. Но, естественно, мой чот отправит тебя на другую планету для полного излечения.
Джек мог только таращить глаза и давиться словами.
Айан поднял свободную руку:
— Не надо благодарить нас. Нам нужна близость таких, как ты, людей, которые не бросят в беде даже врага.
— Но вы — не враг! — вырвалось у Джека. — Я был бы горд называть вас своим другом!
Героическая личность
Приводимый ниже рассказ взят из любопытной книги, обнаруженной при раскопках Сол-Сити на Земле. Я говорю о «Воспоминаниях Джона Генри Ривза, контр-адмирала Имперского галактического флота». Стиль изложения слегка подправлен, однако в целом перед вами — подлинный текст. Вопрос о том, происходили ли события, о которых повествуется далее, в действительности, пока остается открытым, поскольку, на мой взгляд, излишний драматизм лишает рассказ правдоподобия. Тем не менее не приходится сомневаться, что написан он на заре Первой Империи, а потому мы с вами можем увидеть ту эпоху глазами ее современника, который, кстати, нарисовал нам замечательный портрет Основателя. В мелочах Ривз, быть может, и отступает от фактической канвы событий, однако серьезные погрешности в его изложении отсутствуют. Вы вправе счесть пятую главу его «Воспоминаний» беллетризованным вымыслом, но не забывайте, что годы жизни автора — великая и трагическая пора триумфальных свершений и что в своей книге он пытается изобразить истинный облик человека, который уже тогда превратился в легенду.
Они приближались. Серая туша их вожака заполняла визир оптического прицела моей винтовки. Всякий раз, стоило мне только выглянуть из-за стены, слышался свист пуль, и я нырял обратно. Кусок стены, за которым мы прятались, возвышался над развалинами единственным зубом во рту мертвеца. Я рывками нажимал на спусковой крючок и тут же припадал к земле. Время от времени вражеские пули ударялись о мою каску и разрывались, и тогда я ощущал сладковатый аромат сонного газа, от которого у меня начинала кружиться голова.
Кэтрин перезаряжала винтовку. Я услышал, как она выругалась: обойма застряла в проржавевшем патроннике. Я бы с радостью отдал ей свое собственное оружие, но его состояние было немногим лучше. Веселенькое дельце — стрелять из винтовки, которая, того и гляди, взорвется у тебя в руках, но, кроме этого старья, у нас ничего не было. Два вторжения болдиков за пятнадцать лет почти полностью опустошили Землю.
Я выстрелил. Громадный серый варвар закрутился, зашатался, прижимая все четыре руки к брюху, и со стоном медленно опустился на колени. Его соплеменники завыли, а сам он басовито выбранился. Что ж, он, конечно, умрет, но умрет нескоро. Я проделал в нем сквозную дыру, но эти горзуни невероятно живучи.
Я пригнулся. Пули свистели вокруг, срезая высокие стебли травы, что выросла на обломках дома. Поднявшийся ветер шелестел в траве и в кронах обезображенных войной деревьев, гнал по летнему небу одинокие облачка, так что сонный газ рассеивался, не успевая достичь нужной концентрации. Однако Йонссон и Хокусай распростерлись трупами у разрушенной стены. Прямое попадание погрузило их в глубокий сон.
Кэтрин пристроилась рядом со мной — грязный и рваный комбинезон облегал ее крепкое молодое тело словно королевская мантия, пряди темных волос выбивались из-под каски на забаву ветру.
— Если они взбеленятся, — проговорила она, — то примутся палить по нам из пушек или нападут с воздуха.
— Пожалуй, — отозвался я. — Но им нужны живые рабы, а не мертвые.
— Джон… — Голубые глаза Кэтрин потемнели, брови сошлись к переносице. Как знакомо мне было это движение! Я следил за игрой теней, что отбрасывали листья на деревьях, на ее смуглом лице. На вздернутом носу, скрывая под собой веснушки, чернело пятнышко копоти. Но все равно — Кэтрин была прекрасна, прекрасна, как Земля, как свобода, как жизнь, как все то, что мне суждено потерять!
— Джон, — пробормотала Кэтрин, — может, избавим их от хлопот и выйдем к ним сами?
— Это мысль, — буркнул я, высовываясь из-за стены.
Горзуни стали действовать осторожнее. Они подкрадывались по саду к развалюхе, которую мы защищали. За их спинами виднелись руины большого дома. Над ними вился дымок. Горзуни рылись среди обломков, выискивая людей и сокровища. Меня так и подмывало выстрелить по ним, но я сдержался, решив приберечь патроны для тех, кто подбирается к нам.
— Мне вовсе не улыбается быть рабом у варвара-инопланетянина, — сказал я, — пускай даже с теми, кто сведущ в технике, обращаются сравнительно неплохо. Но вот женщине…
Я умолк, будучи не в силах докончить фразу.
— Я могу предложить им свои услуги в качестве техника, — ответила Кэтрин, — а могу и не предлагать. Джон, милый, по-твоему, риск не оправдан?
Разумеется, нам обоим поставили в свое время гипнотический блок против самоубийства. Так поступали со всеми, кто служил в уничтоженном космофлоте Содружества, за исключением имевших доступ к секретным сведениям. Считалось, что мы обязаны сражаться до последнего, до тех пор пока нас не убьют или не возьмут в плен. Глупость да и только, характерный образчик политики наших верхов, которая привела нас к поражению в войне. Раб с познаниями в науке и технике был для варваров ценнее пары-тройки солдат, которых он успеет убить до того, как его схватят.
Однако усилием воли блок можно было разрушить. Я поглядел на Кэтрин. Наши взгляды перекрестились. В ее глазах, за длинными ресницами, дрожали слезы.
— Ну… — пробормотал я беспомощно и поцеловал ее.
Это нас погубило. Горзуни были уже в непосредственной близости от нашего бастиона; при земной силе тяжести, которая составляла примерно половину той, к какой они привыкли, варвары перемещались с потрясающей быстротой. Один из них прыгнул на меня; он приземлился на свои когтистые, вывернутые наружу лапы с грохотом, от которого затряслась почва под ногами. Он запрокинул голову и издал торжествующий вопль, и тут я снес с плеч его рогатую башку. Но за ним последовали другие. Кэтрин закричала и выстрелила в самую гущу толпы, что навалилась на нас с тыла.
Что-то словно ужалило меня. Я почувствовал резкую боль, а потом в мозгу моем будто взорвалась бомба, и я покатился по извилистой дорожке во мрак. Последнее, что я увидел, была Кэтрин, которая пыталась вырваться из рук горзуни. Он был вполовину выше ее, он согнул ствол ее винтовки, но утихомирить ее ему удалось далеко не сразу. Больше я ничего не помню.
С наступлением темноты они принялись загонять нас на борт звездолета. Мы словно очутились в аду, каким его рисовали себе наши предки, — темная ночь, охваченные пламенем дома, длинная вереница людей, бредущих к кораблю, подгоняемых тычками и пинками охранников.
Какой-то дом полыхал как раз неподалеку от звездолета. Алые и желтые языки пламени отражались на металлическом корпусе, выхватывали из теней изможденные лица; мерцали людские слезы и безучастные глаза нелюдей. Тьма скрывала нас друг от друга, лишь иногда порыв ветра раздувал пламя, и мы начинали озираться по сторонам. Но жаркий воздух обжигал кожу, и мы поспешно отворачивались.